Екатерина Рысь: Печать богини Нюйвы

– И ты, Царица Небесная, уж защити нас, грешных… – всхлипнула Людмила, которая и «Отче наш» толком-то не помнила.

И чужой рыбий взгляд вдруг потух, словно равнодушное существо не отвернулось, но сморгнуло. А на смену ему пришло что-то иное, что-то чуть сердитое, слегка раздраженное, какое-то присутствие. И почему-то показалось, что рядом – женщина. Вот, оторванная этими мольбами и воплями от непонятных, но крайне важных дел, она отложила веретено и взглянула, прищурясь, то ли с небес, то ли из воды…

Люся мотнула головой, сквозь злые слезы пытаясь различить… И взвизгнула, оглушая сестру и сама замирая от ее ответного крика.

Молния, ветвясь, выросла прямо из реки чудовищным сияющим древом, вплелась в пляску и звон золотых бус, в танец золотых драконов, в кудахтанье золоченых фениксов. И, заворачиваясь гигантской воронкой, подняла сампан вместе с охрипшими от крика девушками, подняла, закружила и с размаху бросила вниз, вверх, снова вниз, быстрей и быстрей, кленовым семечком во власти смерча…

И схлопнулась, закрылась, словно и не было никакой воронки, никакого смерча, никаких драконов и бус.

И никакого сампана на внезапно замершей, безмятежной Хуанпу.

А над головой Люси сомкнулась непроглядно-черная вода.

Но прежде чем оглушенное сознание померкло, девушке послышалось призрачное: «Подожду и увижу…» – как прощальное напутствие.

Люся развела руки, из последних сил делая гребок, дрыгнула ногами – и устремилась к воздуху и жизни.

Таня

После ослепительного сияния на Таню вдруг обрушилась абсолютная, кромешная тьма, словно тот неземной свет напрочь выжег глазные яблоки. В раскрытый рот хлынула речная вода, а шелк платья моментально облепил ноги и потянул на дно. Таня отчаянно задергалась, точно сама стала рыбой, забилась и принялась бешено грести руками. Кто знает, что ждало их с Люсей на поверхности, может быть, бандиты из Зеленой банды во главе с Ушастым Ду, но совсем молодым еще человеческим существам нестерпимо хотелось жить. Каждая частичка Таниного юного тела отчаянно противилась даже мысли о смерти. Жить! Дышать! Ну! Еще чуть-чуть! Легкие пылали, все тело скручивали спазмы, и до поверхности воды осталось совсем немного. Последнее усилие, последний рывок дались тяжело, зато…

Боже! Как же хорошо! Татьяна судорожно глотнула воздух, закашлялась и первым делом, не успев как следует осмотреться, заорала:

– Люся! Люсенька!

С ней ничего не должно случиться! Нет! Сестра умела плавать по-настоящему, тогда как Таня всего лишь кое-как научилась держаться на воде.

И точно в ответ на беззвучную мольбу Люся вынырнула совсем рядом – живая, невредимая и довольная.

– Гляди! Не потеряла! – хрипло каркнула она, демонстрируя мокрый кулак с намертво зажатой в нем рыбкой.

– Сестричка моя…

Какое же это было облегчение – снова увидеть ее милое лицо и сияющие глаза, а потом уже осознать до конца, что они снова выжили. Девушки, жалобно всхлипывая, крепко обнялись, не забыв по детской привычке потереться носами.

– Темень-то какая, – прошептала Людмила. – Мы ж, поди, на самой середине реки.

– А бандитов не слышно.

– Странно это.

Тишина, совершенно не свойственная Шанхаю ни днем, ни ночью, шатром раскинулась над черной, пахнущей тиной водой. Ни тебе плеска весел, не чирикающих голосов китайцев, ни тем более выстрелов.

– Они испугались этого светопреставления, а потом в тумане нас и потеряли, – предположила Татьяна.

Люся тоже внимательно прислушалась, а затем еще и отплыла чуть в сторонку, пытаясь высмотреть хоть что-то в непроглядной темени южной ночи. Все без толку. И вода какая-то подозрительно чистая.

– Ну что делать… За меня держись, и поплывем потихонечку к берегу.

Таня немедленно ухватилась за бретельку этого позорного платья.

– Ой, а что это у тебя?

– Ридикюль твой с документами, – хмыкнула Люся. – Рыбки и паспорта – сейчас самое важное. Их надо сберечь.

– Вот ведь! – потрясенно задохнулась Татьяна, в очередной раз дивясь сестриной живучести и хватке. Впрочем, помня, через что им обеим пришлось пройти, чтобы получить нансеновский паспорт, ничего странного. Люся и в огонь бы за этой бумажкой нырнула.

– Тряпки все равно потонули, но это ничего… не страшно. Платья – дело наживное. Ну, поплыли? – И она засунула свою рыбку в рот, за щеку. – Помолши, жожалужта, ага?

Грести Людмиле пришлось совсем недолго, что опять же было удивительно. Вдруг обнаружился берег, густо заросший каким-то местным камышом. Обессилевшие и дрожащие сестры буквально ползком вскарабкались на склон. Минуть десять они просто лежали в траве, приходя в себя. В этот момент им было уже все равно – есть рядом ребятки Ушастого Ду или нет. Лишь бы дух перевести.