Дарья Крупкина - Шрамы, что мы выбираем

– Удовольствия?

– Именно. Важная часть жизни. Как можно стремиться к чему-то, делать что-то, не получая удовольствия? Мы стараемся получать. И отыскивать новые. Вместе это делать веселее, чем по одиночке.

– И никаких оргий?

– Нет. Если только сама не захочешь.

– Будь нашей гостьей завтра, – добавил Фредерик.

Кристина с сомнение смотрела на Уэйнфилдов и Анну. Ей показалось, что последняя отнюдь не просто так предложила провести вечеринку именно при Кристине. Ей хотелось, чтобы поучаствовал кто-то новый, чтобы все было «как раньше», но не совсем так.

– Хорошо, – кивнула Кристина. – Завтра вечером.

В день открытия выставки с утра шел дождь. И даже когда он прекращался, в воздухе витала морось, оседавшая на лице и руках, капельками скапливающаяся на одежде и норовившая проникнуть везде. Абсолютно везде.

Анабель такую погоду любила. Может быть, причина в том, что она родилась в Англии и с детства привыкла к подобному климату. А может, он просто слишком соответствовал характеру девушки. Периодически она склонялась то к одному, то к другому варианту.

Винсент и Фредерик тоже любили дождь. Хотя Анабель знала, что по характеру она совсем не похожа на них. Хотя бы потому, что ее никогда не интересовал семейный бизнес. Да, разумеется, она была слишком мала, когда умер отец, и братьям пришлось спешно возвращаться в город и браться за дела. Но даже когда Анабель становилась старше, ее не прельщала карьера. Цифры, издания, глянцевые обложки и полуголые девицы на разворотах ее не интересовали. И она была рада, что может жить в свое удовольствие, не заботясь о том, что вскоре предстоит работать и зарабатывать на жизнь: семейное дело стало прибыльным. А братьев вполне устраивало, что «маленькая Ани» не вмешивается в дела.

Такси дожидалось Анабель у ворот кладбища, и она нырнула в его тепло и сухость. Назвав водителю нужный адрес, девушка устроилась на заднем сиденье, в последний раз взглянув в окно на ворота Хайгейта.

Она сама толком не смогла бы сказать, что привлекает ее в старом кладбище. Да, конечно, ее предки похоронены где-то здесь, но она все равно не имела понятия, где находятся могилы. А тела родителей в другой части Лондона, на современном кладбище, не прогнившем насквозь как Хайгейтское.

Но Анабель любила эту старину. Ей нравилось бродить между могилами, останки в которых давно превратились в прах. Нравилось стирать с камней пыль времен, разглядывая истертые надписи. Здесь было много старых, очень старых могил. Анабель любила их древность – и тишину. Пожалуй, именно покой привлекал ее больше всего.

Дома Анабель уже ждал Винсент. Он должен был забрать сестру и вместе с ней ехать на выставку.

– Наконец-то, – проворчал Винсент. – Я уже решил, ты собралась опоздать. А на телефон, разумеется, не отвечаешь.

Анабель пожала плечами.

– Я его отключила. Не хотела, чтобы мне мешали.

Она прошла в гостиную, на ходу снимая перчатки. Поставив сумочку на стол, аккуратно вытащила из нее небольшой предмет. Винсент подошел поближе, чтобы рассмотреть – то была кость.

– Красиво, правда? – Анабель повертела ее в руках. – МакКэллохен дал.

– Очень мило. А теперь собирайся, прошу тебя.

МакКэллохен работал гробовщиком столько, сколько помнила себя Анабель. И столько же времени она периодически сбегала к нему, чтобы послушать рассказы о привидениях и посмотреть, как он работает. Старик Уэйнфилд вечно ворчал, что маленькой леди не пристало заниматься подобными глупостями, но его жена – мать Анабель – наоборот, всячески потворствовала увлечениям дочери.

Анабель вошла в свою комнату и, сдвинув нужные книги, открыла дверь в потайную комнату. Новый трофей она торжественно уложила на бархат, как раз между черепом и мутной банкой. Полюбовавшись пару мгновений на коллекцию, Анабель вышла в комнату и, скинув пропитанную пылью Хайгейта одежду, надела приготовленное для выставки платье.

Иногда ей казалось, она начала собирать свою коллекцию в память о матери. По крайней мере, насколько могла вспомнить девушка, первый трофей она выпросила у МакКэллохена через месяц после ее смерти.

Мадлен Уэйнфилд всегда была женщиной необычной. Она родилась в Лондоне, ее матерью была актриса Нора Меррик. Об отце Мадлен не имела никакого представления и все детство провела в театре. Надо сказать, там ею занимались все, кроме собственной матери. Но девочка никогда не жаловалась – потому что понятия не имела о другой жизни. Знание обрушилось неожиданно: когда Нора Меррик скончалась от пневмонии, Мадлен попала в детский приют. Место не самое приятное, особенно для девочки, которая привыкла совсем к иному обращению. Но непритязательная Мадлен быстро приспособилась.