Вера Чиркова - Последний отбор. Угол для дерзкого принца

– Давай сделаем так, горлинка моя ясноглазая. Сперва ты пояснишь мне подробно, где пропадала больше суток, а уж потом я доложу последние новости и свои соображения, – уютно устроившись в кресле и проверив, правильно ли хлопотуха заварила брусничный чай, непререкаемо объявила Манефа.

И мне оставалось только согласиться с этим предложением. При всей своей доброте и мягкости Манефа не выносит ни капризов, ни упрямцев и этим очень напоминает мне наставника. Гесорт тоже никогда не поддастся ни на жалобный взгляд, ни на надутые губы.

В этот раз я рассказывала все обстоятельно. Ничего не упустила: ни рвавшей сердце обиды на жестокие слова Ренда, ни его обещаний в засыпавшем нас глиной убежище, ни амулета, до сих пор висевшего у меня на шее. Помянула и о том, что Стай с Альми об этом амулете, несомненно, знали, но смолчали. Как и обо всех своих прочих подозрениях и выводах.

– Вот оно как… – Бабушка уже сидела на мягком подлокотнике моего кресла, гладила меня по волосам и вытирала непонятно откуда взявшиеся слезы большим и мягким голубым платочком. – Цветик ты мой лазоревый! А я и думаю, чего же это новый внучок передо мной побитой собакой вертится! Вот теперь мне все понятно… Ведь для такого сильного воина нет хуже позора, чем пустить в смертельную западню свою напарницу! Да еще и подругу… и любимую девушку друга.

– Если бы любимую, – с невольной грустью усмехнулась я.

Как выяснилось, чувствовать себя обожаемой и нужной очень приятно: словно крылья за плечами вырастают и все вокруг становится лучше и светлее.

– Ну в этом теперь сомневаться не приходится, – веско заявила Манефа. – Уж если принц выбрал верную смерть, стало быть, ты ему дороже жизни.

– Когда… выбрал? – Чашка с чаем выпала у меня из рук, и мир вмиг потемнел.

– Светлые боги, – засуетилась Манефа, брызгая на меня водой, словно чая мне было мало, – ты же говорила, будто никого не любишь?

– Бабушка… – простонала я, создавая теплый ветерок, чтобы высушить платье, – но когда же это было!

– Да всего три дня назад… На, выпей вот холодненького, с чего это ты так расстроилась? Сама же мне рассказала, как он пытался прогнать тебя с полными карманами этой вашей магии, а сам остался на верную погибель.

– Но почему сразу на смерть?

– Так ведь он до этого уже сражался, оружие подрастратил и силы тоже. А те пауки все толще лезли. Как должен рассуждать умный человек в такой ситуации? Что дальше пряники на стенах будут расти? Вот он и рассудил, что скоро появятся самые большие, а за ними, вполне возможно, и сами хозяева. И не пожелал смотреть, как они скормят тебя паукам или еще чего похуже. Решил отвлечь на себя, пока ты убегаешь. Чего ж тут хитрого-то? Не им придумано и не он первый так поступает. Да и не последний, хотя могу точно сказать – далеко не каждый мужчина способен на подобное. Вот среди тех, кто спокойно выбирает невесту по фигуре да по зубам, таких обычно не водится. До такого, цветик мой лазоревый, человек душой подняться должен, а душа – она ведь на коврах и подушках не растет, пирожными и диковинками не питается. Ей, чтобы созреть, усилия нужны, свои страдания и к чужой беде сострадание, внимательность и наблюдательность, боль потерь и радость находок. Да ты и сама это поймешь, если вспомнишь, какой беззаботной и беспечной была лет пять назад. Думаешь, народ зря говорит, что битые вдвое дороже небитых? Нет, лапушка моя, мудрость людскую не обманешь и не подкупишь, она всегда правду выведет и выделит.

– Манефа, я все это понимаю, но не тяни же ты, ради светлых богов! Что там с Рендом?

– Жив, – коротко сообщила она, испытующе глянула мне в глаза и с улыбкой добавила: – И не ранен. Но сидит под домашним арестом и неусыпным наблюдением.

– Как это «под арестом»? – Я снова едва удержала чашку.

– Поставь ее лучше, – отобрала воду Манефа. – Слаба ты еще после вчерашнего-то. Тебе сейчас бульону понаваристее нужно.

– Мне сейчас нужнее всего услышать, за что его посадили. И куда? А в цитадели знают?

– Ну как им не знать, – почему-то отвечать Манефа начала с последнего вопроса. – Всё они знают, магистры наши дорогие. А внучку́ я при встрече объясню, что бабушки – это вовсе не придворные фрейлины, с ними нужно разговаривать без всяких недомолвок и интриг. Он ведь мне сказал, будто ты в западню попала, а теперь тебя магистры в цитадель вызывают.