Петер Клуг - Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

Женщина проскользнула внутрь. Все пятеро, устроившись на своих походных кроватях, уже спали. Ещё бы, для них это чистая роскошь после многих дней, когда им приходилось коротать зимние ночи у костра, кутаясь в одеяла и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.

Какие же это были счастливые времена! – горькое озарение пришло к Лян Се. Она была рядом с Хару, пусть и не так, как ей того хотелось бы, но рядом. И вот, это их последняя ночь вместе, а все устроились порознь, и никто об этом, кроме неё, и не жалеет.

Лян Се села в раздумьях на свою пустую постель. Может быть, ей отказаться от императорской чести? Но остаться с Хару, пусть хотя бы и так?

Вдруг тот, о ком она сейчас думала, пошевелился. Он сонно приоткрыл глаза, посмотрел на неё и спросил таким голосом, каким говорят люди, когда они вывалились на мгновение из глубокого сна, и вот-вот провалятся обратно:

– Ты пришла? Всё в порядке? Ложись спать, отдыхай.

И Хару вновь сомкнул веки, откинулся обратно на подушку и уснул, словно и не просыпался.

Женщина, едва подавляя гнев и обиду, задула светильник и бросилась на свою кровать. Ей, наверное, хотелось бы заплакать, но она уже давно забыла, как это бывает. Она вцепилась в подушку, чтобы подавить крик, который так и рвался из её груди.

На следующий день с самого раннего утра весь лагерь пришёл в движение. Разведчики принесли известие, что передовые отряды орды мятежников были замечены всего лишь в двух днях пути от Фазаньего луга. Это без сомнения означало, что битва состоится уже в самое ближайшее время. И хотя все укрепления лучников на холмах были давно готовы, все позиции для пехоты и конницы определены, среди императорского войска поднялось волнение, какое бывает, когда знаменательное событие, которого долго и изнурительно ждали, наконец, приближается.

При этом с самого начала дня на поле наполз густой туман, такой плотный, что ничего не было видно уже в пятидесяти шагах. С одной стороны, можно было опасаться, что под его прикрытием враги попытаются подобраться ближе и напасть врасплох; с другой, – это было бы для них чистым самоубийством: атаковать, не зная размещения войск противника.

Лян Се узнала новость, когда она была в бане. Она отправилась туда едва продрав глаза. Её сон был безрадостным и она даже с некоторым облегчением проснулась и ещё больше обрадовалась, обнаружив, что остальные ещё спят. Лян Се вскочила с кровати, бросила взгляд на Хару, затем на Шиму, и поспешила прочь. Ей хотелось поскорее привести себя в порядок и показаться в достойном виде не только перед императором.

Если для обычных солдат баней служили несколько больших палаток, и чаны наполняли водой и грели не чаще, чем раз в десять – двенадцать дней, то для гвардейцев успели построить небольшую глинобитную хижину, к которой было приставлено четверо слуг. Они, конечно, подивились тому, что кто-то желает помыться прямо с раннего утра, однако поспешили приступить к своим обязанностям. Они натаскали воды в небольшую кадку и развели огонь. Одного из них офицер отослала на склад за новым обмундированием для себя.

Впрочем, Лян Се спешила не стала дожидаться того, чтобы вода основательно прогрелась. К удивлению слуг она залезла в ёмкость, как только вода перестала быть такой невыносимо холодной, что от неё сводило мышцы и стучали зубы.

Женщина не намеревалась нежиться в горячей воде. Ей требовалось смыть с себя грязь, освежиться и привести волосы в порядок. Это не должно было занимать лишнего времени. Поэтому она прогнала прочь слуг, которые продолжали подбрасывать дрова в огонь.

Пока она мылась, она критически осмотрела себя и пришла в уныние. Что мог бы полюбить в ней Хару? Десятки шрамов, покрывавших не только её руки и ноги, но живот и спину? Она не берегла себя, тренируясь и упражняясь, сражаясь и убивая. Разумеется, в походной бане, пусть даже и предназначенной для привилегированной стражи императора, не было зеркала. Лян Се видала эти волшебные штуки в некоторых покоях во дворце в Красном городе, но и без них было ясно, что её тело далеко от идеального: плоское, слишком поджарое. Говорят, у неё миловидное лицо и большие глаза. Наверное, это просто потому, что она такая худая, вот и выделяются глаза среди общих черт.

Когда она принялась расчёсывать свои волосы, то её печаль ещё больше усилилась. Лишь в детстве они были у неё ниже плеч. С тех пор, как её родители погибли и сама она оказалась на воспитании у одного сердобольного офицера, который передал её затем в приют, она не могла позволить себе роскоши носить длинные прически. А с началом военной карьеры лишние волосы только мешали ей, и она неизменно остригала их всё короче и короче. Обычно она обращалась к услугам цирюльника, пока жила в столице, но в походе ей приходилось всё делать самой. Если были ножницы, то подравнивала с их помощью, если нет, – брала нож и резала пучками, как режут траву.