Петер Клуг - Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

За те дни, что мы ещё провели в крепости, ожидая, когда состояние Наги станет достаточно хорошим, чтобы отправляться в путь, я перебрал свои записи. Когда я спешно собирал в охапку все бумаги, что были спрятаны под ворохом одежды в нашей большой палатке в лагере мятежников, я не обратил внимания на то, что среди них были не только мои. Не знаю, как так вышло, но там оказались куски из разных трактатов, из в библиотеки Нандуна. У меня есть подозрение, что это, вероятно, дело рук покойного Мунку.

Я показал эти манускрипты Наге, но они не вызвали у него ни малейшего любопытства. Он лишь сказал, что Мунку до того дня, как его сразил неизвестный недуг, любил копаться в кипах бумаг, которые подбирал на площади около дворца наместника Нандуна после того, как он был разграблен. Толком читать юноша не умел и больше рассматривал картинки, и, видимо, отбирал те листы, которые ему больше пришлись по вкусу.

Мне кажется, среди того, что таким нелепым образом сохранилось от огня, мало ценного. Это всего лишь жалкая кроха великой библиотеки, уничтоженной дикарями и неучами. Впрочем, нужно внимательнее просмотреть эти бумаги, прочесть их. Кто знает, быть может, среди них найдётся потерянная жемчужина».

Фазаний луг основательно припорошило снегом, однако мало кто сомневался, что это уже последний снег этой зимы. Сегодня он белым покровом укрывает всё вокруг, погребает под собой всё, что только ни есть на земле, сглаживает её неровности и скрывает недостатки. А завтра он начнёт таять, сделается пористым, превратится в кашу и после вчерашней красоты и идеальности, все изъяны станут видны намного чётче и резче, чем до снега.

Лагерь императорского войска простоял все ненастные зимние недели, обустраиваясь, расширяясь и возводя укрепления. Если в первое время Лун Ци Ши ещё терзался некоторыми сомнениями насчёт правильности выбранной военной стратегии, то после известий о падении крепости Гремящего ущелья и ухудшения погоды, он решил, что нет больше необходимости продолжать поход. Луг давал ему замечательную позицию для того, чтобы не просто принять бой, а навязать его на своих условиях. Единственное, что требовалось от полководца, это набраться терпения и ждать.

Тем не менее, почти каждый вечер Лун оставался в своём роскошном шатре в одиночестве и вновь и вновь начинал прокручивать в своей голове разные варианты того, как лучше разместить войско на позициях и в резервах, пытаясь предугадать ход будущей битвы. Тоскливое настроение почти не оставляло его даже тогда, когда в редкие погожие дни выглядывало из-за сплошной серой пелены туч солнце, и во всём мире ощущалось дыхание весны, которая неминуемо сменит зиму. Наверное, не оставалось во всей армии ни одного солдата, который бы не подставлял радостно своего лица лучам солнца, но император оставался равнодушен к таким подаркам природы.

Он раз за разом возвращался мыслями к своему прошлому, к женщинам, которых любил и которых более не было рядом. Лишний раз приходило убеждение в том, что все его попытки обмануть рок оказывались тщетными. Хотя, кто знает, быть может ему это и удалось? Ответ Лун видел в итоге битвы с мятежниками и в том, удастся ли погасить бунт и подчинить западные области обратно. Но до тех пор ему остаётся лишь изводиться и мучиться от неопределенности.

Из-за таких тягостных дум, ходящих по одному и тому же чёртову кругу, император впадал в меланхолию. Утешение и успокоение на какое-то время приносила чаша вина, но оно ему быстро наскучило.

Так и сидел однажды вечером в своём шатре правитель самого обширного государства наедине с полупустой чашей. Он то и дело потягивал вино, однако оно не приносило облегчения, скорее лишь усугубляло чёрные мысли.

Снаружи раздались голоса его стражников. Они о чём-то громко спорили. Это было странно и необычно. Как правило, гвардейцы не позволяли себе повышать голос, когда общались между собой. Лун отодвинул чашу в сторону и прислушался: хоть какое-то разнообразие. Он узнал голоса своих воинов, неотступно сопровождавших его всё время. К ним примешивался ещё один, и, что странно, он принадлежал женщине.

Вслушавшись в разговор, он удивился ещё больше: это был не спор, а скорее оживленный разговор. Но, проклятье, откуда в лагере женщина? Конечно, за солдатами вечно увивались торговки своим телом, но никогда они не доходили до такой дерзости, чтобы предлагать себя у порога императорского шатра. Это уже слишком!