Петер Клуг - Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

Всё это время снаружи день и ночь завывал сильный ветер. На днях выпал снег. Он засыпал всю крепость и окрестности, скрыл под белым покрывалом всё уродство, оставшееся на месте брошенного лагеря. Уже не нужные больше никому укрепления приобрели призрачный и до невозможности тоскливый вид, так что, когда этот снег спустя уже несколько часов растаял, я был только рад этому.

А ведь крепость Гремящего ущелья и в самом деле оказалась совсем заброшенной. Дондо не оставил в ней ни одного человека в качестве охраны или гарнизона, а имперские войска были где-то далеко. Хотя, что это я такое пишу, вот же они, на другом берегу реки, в двухстах шагах от нас. Но Красная река столь быстра, а пропасть между нами столь глубока, что преодолеть это расстояние невозможно. Да, нужно заметить, Пи Дуа, засевший в южной крепости, не особенно к этому и стремится.

Я брожу по развалинам мостовой башни, пытаюсь пробраться на останки её верхних этажей. И через огромные пробоины в стенах видно солдат на другой стороне в точно такой же, только целой, крепости. Они занимаются своими обычными делами: маршируют и упражняются с оружием, хлопочут по хозяйству, выводят на прогулки лошадей. Иногда они замечают меня и начинают что-то кричать. По их лицам я вижу, что кричат они ругательства, принимая меня за бродягу или одного из бунтовщиков. Их слов не слышно, ибо грохот клокочущей между нами реки заглушает всё. Несколько раз они пытались подстрелить меня из лука, однако расстояние вкупе с сильным ветром, продувающий ущелье с большой силой, делали эти потуги безрезультатными.

Я продолжал безбоязненно лазать по камням древней башни. Мне доставляло немалое удовольствие находить в ней такие уголки, откуда открывался захватывающий дух вид. Леса и горы, полоса реки, разделяющая землю, величественные крепостные стены. Я мог бы, наверное, часами сидеть где-нибудь наверху и любоваться, если бы не холод, который постепенно одолевал меня и заставлял вернуться в наше с Нагой жильё, чтобы согреться у животворящего огня.

Наконец, дней через десять, мой приятель почувствовал в себе силы для того, чтобы выбраться наружу. Он был сыт по горло прогулками по комнате и горел желанием скорее оказаться на свежем воздухе. Каждый шаг для него прочь от опостылевшей кровати был шагом к свободе.

Его сломанная рука была заключена в лубок и из-за поврежденной ключицы на этой же стороне я соорудил ему такую повязку, что он вообще не мог этой рукой шевелить. Жалкий вид Наги вызывал у меня сочувствие: покалеченный и слабый, с всклокоченными волосами, из-под которых виднелся обрубок уха. Он злился на меня, когда видел жалость в моих глазах, и начинал тихо бурчать, поэтому я старался обращаться с ним как с человеком, который имеет некоторые временные затруднения и не более того. Впрочем, так оно и было, ибо ни один из переломов и ни одна из травм Наги при должном уходе не сделали бы его калекой.

Первая прогулка моего друга за пределами комнаты, где он томился, была не долгой. Мы немного прошлись по двору. Недавно выпавший снег уже успел растаять, но воздух все ещё был чистым и прохладным, напоённый снежным духом. Мне всегда казалось, что именно вот так должно пахнуть начало чего-то нового, ведь именно зимой происходит перерождение природы, её подготовка к весне.

Нага с удовольствием вдыхал этот воздух и неловко прохаживался. На его лице промелькнула улыбка.

Наши прогулки становились всё длиннее. Они определенно шли на пользу больному. Он забывал про боли и непрекращающийся зуд в руке. И хотя я сопровождал его всё это время, Нага не желал разговаривать, продолжая думать о чём-то своем.

Прошло совсем немного времени со дня нашей первой прогулки, когда мой товарищ почувствовал себя довольно окрепшим. И теперь уже и шататься по двору ему было не достаточно. Нага попросил отвести его в комнаты, где жили степняки. При этом он явно волновался и был готов спорить, если бы я ему сейчас отказал. А я и не собирался ему перечить, так как находил состояние своего подопечного вполне удовлетворительным. Я отвёл его в эти помещения.

Это были две комнаты, отделённые друг от друга деревянной перегородкой в одной из каменных двухэтажных пристроек к мостовой башне. По виду это было крепкое и древнее здание, выстроенное в том же духе и стиле, что и вся остальная крепость. По всей видимости, оно предназначалось для проживания солдат и младших офицеров. После взрыва пострадала лишь крыша этой пристройки – с одной её стороны сорвало черепицу.