Ксения Шелкова - К нам осень не придёт

Елена испуганно смотрела на мать, не понимая, о чём это она – но та вдруг засуетилась, вскочила на ноги с неправдоподобной лёгкостью, поправила покрывало и задёрнула плотнее шторы. Затем матушка принесла Елене горячего молока с ландышевыми каплями, уложила её в постель и сидела рядом, держа дочь за руку, пока ту не сморил сон.

Помолвка ещё не была официально объявлена, но граф Левашёв объяснился с Анной и получил согласие. Внешне всё шло как обычно: Владимир продолжал навещать Калитиных, был внимателен и любезен; Анна по-прежнему смеялась, танцевала и рисовала. Она почти ни с кем не говорила о будущем муже, так что непонятно было – любит ли она его, счастлива ли, что станет его женою? Елене жёг язык этот вопрос, но она боялась его задать, как и услышать ответ. Казалось, что пока сестра ничего не говорит, этой помолвки словно бы не существует… Но это была бесплодная надежда! Папенька твердо был намерен породниться с графом Левашёвым и считал брак Анны делом решённым и подписанным.

Семья Калитиных собиралась переехать на дачу в Стрельну, полным ходом шла предотъездная суета, как вдруг неожиданно захворала Анна. С самого утра она была непривычно тихой и молчаливой, не напевала, не пританцовывала, не смеялась – только потерянно бродила по комнатам и часто присаживалась отдохнуть. На расспросы матери она отвечала лишь: «Голова что-то болит, маменька… Не беспокойтесь – посижу немного, и пройдет». Однако за обедом она совсем не могла кушать, жаловалась на головокружение и слабость, а в какой-то момент встала и молча пошла из-за стола. Отец встревоженно окликнул её, но Анна не отвечала, а дойдя до двери столовой, внезапно лишилась чувств.

Доктор, старый знакомый их семьи, однако, никакой опасной хвори не обнаружил, а списал обморок на переутомление и тревогу, вызванную помолвкой. «Ох, уж эти молодые девицы, – приговаривал он, щупая у Анны пульс. – Сперва бегают, пляшут, одни вальсы с контрдансами на уме – а потом допляшутся до обморока». Доктор прописал ей укрепляющее средство и полный покой.

На следующий день Анна встала и спустилась к завтраку, но всё время трапезы сидела молча и лишь притворялась, что кушает… Маменька велела Елене поговорить с сестрой откровенно – мол, может быть, она хоть ей расскажет, что у неё болит. Елена честно старалась выполнить наказ – Анна, в свою очередь, обрадовалась её обществу и попросила посидеть с ней.

Однако на вопросы о здоровье она твердила какую-то нелепицу: что покойная матушка – та, что её родила – приходит и всё стоит во внутреннем дворе; внутрь зайти не может, а её, Анну, к себе зовет. А как Анна сбежит по чёрной лестнице вниз, матушки уж и след простыл. Вот только если спрыгнуть туда вниз, на камни – может, тогда и получиться её догнать.

Елена слушала её бред, леденея про себя. Никогда раньше Анна не высказывала таких жутких мыслей, никакие призраки покойной матери ей не являлись, а теперь… Что же с ней происходит? Но когда она поделилась всем этим с маменькой, та строго-настрого запретила говорить с кем-либо на эту тему.

– Ты же не хочешь, чтобы твою сестру помешанной ославили? И ославят, если будем болтать!

– Но маменька, надо же доктору сказать… Может, ей микстуры или капли какие…

– Никому ни слова! – нервно воскликнула мать. – И папенька твой ничего не должен знать. Незачем ему волноваться да в ужас приходить; Анне скоро лучше станет, вот увидишь.

Елене решение матери показалось весьма странным. Однако она с детства привыкла слушать старших, а потому молча подчинилась.

Матушка сама ухаживала за Анной, проводила с ней много времени, составляла какие-то травяные настои, заваривала чаи. Елена на несколько часов приходила посидеть с больной – Анна почти не покидала своей комнаты. Она порой бывала оживленной, но очень ненадолго. Снова и снова она вспоминала покойную мать, говорила о ней. И, как с содроганием заметила Елена, Анет временами начинала разговаривать с матерью, точно та была жива и сидела рядом с нею.

По просьбе матери Елена зашла навестить Анну рано утром. Сестра сидела в постели. Она только что выпила присланный матушкой отвар и с улыбкой посматривала в растворённое окно: ночью шёл дождь, а утро выдалось ясное, солнечное. Слышался щебет птиц, в комнате витал аромат зацветшей сирени. Не оглянувшись на вошедшую, Анна оживлённо заговорила:

– А я как давеча окно отворила, так и подумала, что уж непременно нынче придёте… Как же хорошо! Я вас, маменька, ни с кем бы не перепутала, ни за что на свете!