Можно же, например, было организовать нечто вроде хранилища для моллюсков в песке и регулярно поливать их водой? Вечно они бы там не прожили, но до следующего обеда протянули бы наверняка. Для такого смекалистого парня, как Альфа, подобное решение – просто раз плюнуть. Так почему же он не додумался до него? Потому что не знал графика и протяжённости приливов и отливов в этой местности.
Парни придумали охотиться на рыбу при помощи заострённых копий. Сделать такое копьё сложно – нет достаточно острых инструментов. Всё, что мы можем себе позволить – это раковины от вчерашних моллюсков. На одно такое копьё у меня уходит несколько часов, но оно оказывается не самой сложной частью операции. Здесь обитает плоская рыба, которая зарывается в песок. Некоторые особи достигают такого внушительного размера, что теоретически попасть в неё заострённой частью копья должно быть не так и сложно. На деле же получается это даже не у всех парней. Вода настолько ледяная, что мне приходится каждые пять минут выбегать на сушу и согревать ступни, закапывая их в нагретый солнцем песок. Спустя два часа безрезультатной беготни туда-сюда, я понимаю, что мой единственный шанс поесть сегодня – это лес.
– В лесу живёт медведь! – напоминает Цыплёнок.
Её глаза раскрыты так широко, что похожи на тарелки с небесно-голубыми донышками.
– Я помню. Но если мы не будем есть хотя бы раз в сутки, силы добывать еду быстро закончатся. Ты думаешь, кто-то из этих людей накормит тебя?
Она бросает взгляд в сторону парней на берегу. Эта группа отделилась от остальной по очень простому принципу – каждый из них смог поймать рыбу. Некоторым удалось сделать это дважды.
Они без зазрения совести взяли из лагерного костра огонь, развели на удалении собственный, словно подчеркнув, что делиться не намерены, и теперь запекают на углях рыбу.
– Думаю, поделятся с нами. Мы же вчера все вместе откапывали моллюсков.
– Да, но каждый съел то, что выкопал.
– Не каждый, – уточняет она, но я не обращаю на это внимания.
В общем, в лес я иду одна. На этот раз пробираюсь осторожно и изо всех сил вглядываюсь в стволы деревьев в надежде вовремя разглядеть тёмную шерстяную спину. Сейчас лето – полно ягод. Медведь не голодный, а значит, не должен нападать, если только его не напугать.
Я обнаруживаю у себя отличную память на места и умение ориентироваться. Вчера, не отдавая себе в том отчёта, я вела нас с Цыплёнком вдоль склонов и выступов – по ним гораздо легче ориентироваться, нежели по стволам деревьев, которые все похожи друг на друга.
Но по мере продвижения вперёд меня не покидает ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я это чувствую. И когда отчётливо слышу хруст сломанной ветки позади себя, мгновенно прячусь за толстый ствол дерева. Я жду минут пять и выглядываю – никого. Через минуту выглядываю ещё раз – никого.
Но мне не могло показаться. И это ощущение чужого взгляда на затылке – это всё не просто так.
Проходит ещё около десяти минут, но никто не появляется.
Будь это животное, думаю, оно бы уже сдвинулось с места. Значит, человек? Можно вернуться назад и обыскать деревья. Но что, если этот кто-то сильнее меня? Что, если он не просто наблюдает за мной? Что, если он… чего-то хочет?
Я напрягаю память, пытаясь найти такое место, где можно было бы исчезнуть из поля зрения преследователя хотя бы на время. Спустя минуту в моей голове готов план. Главное теперь – оказаться там быстрее, чем решится напасть тот, кто идёт за мной.
До покатого скалистого склона удаётся добраться уже минут через десять бега, настолько быстрого, что я дышу с трудом. Дыхание срочно нужно успокоить, иначе преследователь услышит меня раньше, чем должен потерять из виду. В том месте, где склон образовывает острое ребро, я карабкаюсь вверх до выступа – за ним и спрячусь. Делаю это, практически задыхаясь – страх и тревожность не дают держать под контролем баланс сил.
Очутившись наверху, я зажимаю рот обеими руками и максимально растягиваю вдохи и выдохи через нос. Это помогает. Моё дыхание становится нормальным и бесшумным как раз к тому моменту, когда из-за стволов сосен и кедров появляется тот, кого я жду.
Это человек. Мужчина. И я его знаю. Это… Избитый, которого все в лагере теперь называют Хромым. Он действительно прихрамывает на одну ногу, и я даже знаю почему – однажды увидела. На ней у него здоровенный синяк. Сустав тоже опух и кожа вокруг него лилово малиновая, как если бы по нему очень сильно ударили… чем-нибудь. Другой ногой, например, обутой в большую белую кроссовку.
Читать дальше