Влада Мишина - Песнь Самайна

Рогнеда смотрела прямо перед собой, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. У неё тряслись руки, потели ладони, и липкое предчувствие поднималось от спины до шеи.

– Судьбу решаем здесь нынче, – начал староста, внимательно заглядывая в лицо каждого из жителей. – Рогнеды, дочери Локки, кузнеца. Той, что нарушила древний обряд и едва не прервала Песнь, подвергая опасности не только себя, но и всю деревню.

Люди подняли крик.

Кто-то просто бранился последними словами. Пара баб шипели: «Выгнать к чертям да к зверью лютому!»

Иные просто орали до кучи.

И все затихли, едва староста поднял руку.

– Что скажешь, дочь Локки? В праве мы тебя обвинять, али ложью покрываем?

Рогнеда беспомощно посмотрела на старосту, и развела руками: «В праве».

– В праве, – перевёл Ивар, стоящий ровно, как натянутая тетива.

Толпа снова зароптала.

– Значит, судить будем по совести, – прогремел староста. – Но, люди мои, теперь к вам обращаюсь. Не думайте, что ослеп и оглох я от прожитых лет. Нет. Вижу ясно всё, что в деревне творится, и не потерплю противного богам бесчестного убийства. Тот, кто устроил, поджёг, я к тебе обращаюсь. Дознаваться не буду, но хочу, чтоб уяснили все: суд будет честным, а приговор соразмерным деянию.

После этих слов все замолчали. Только одна баба, которая всех коров деревни у себя держала, вышла чуть вперёд и пискляво заголосила:

– Что тут судить, батюшка? Законы наши древние гласят, что того, кто деревню угрозе подверг, изгнать надобно.

– Дело говорит! – поддакнул кто-то из толпы.

– В шею чужаков гони, как пришли, так пусть и уходят!

– Мы и без кузнеца сдюжим…

– Прочь пошли.

– Тишина! – рявкнул староста.

На этот раз разгоряченные люди затихли не сразу, и Рогнеда невольно поёжилась, понимая, что на её стороне, кроме отца и, может, Ивара, больше никого нет.

– Зима наступает, – заговорил сын старосты, шагая вперёд. – Выгоним кузнеца с дочерью, и обречём их на верную гибель. Даже через горы не успеют перейти.

– Да и пусть! За разрыв круга костров на месте надо было забивать! – продолжала писклявая баба.

– Ты, матушка, богов не гневи, – осадил её Ивар. – В деревне никто не погиб, не занемог, ночь Самайна прошла, как и всегда. Так разве соразмерна смерть тому, что девка пару подвесок с деревьев сорвала?

– Всё могло хуже закончиться! – не унималась баба. – Все мы помним, почто Песнь начинали предки петь! А эта юродивая могла нас вовсе без мужиков оставить!

Рогнеда прислушалась с внезапным интересом, перекрывшим даже страх. Ей всегда хотелось узнать, чего же так боятся люди в ночь Самайна. Старица всегда отмалчивалась или отмахивалась.

«Меньше знаешь, крепче спишь» – ворчала она.

Отец такими вопросами не задавался – ещё на родине своей привык к странным, порой, абсурдным обычаям.

А больше спросить Рогнеде было не у кого.

Но и на этот раз, продолжать рассказ об истоках Песни никто не собирался.

Писклявую женщину задвинул себе за спину рыжебородый толстяк, видимо, муж.

– А что ж ты предлагаешь, молодец? – спросил он у Ивара. – Плетьми пороть? Аль запереть в погребе до лета?

Ивар сжал руки в кулаки, но говорить продолжил ровно.

– Я предлагаю послушать, зачем дочь кузнеца побежала в лес, разрывая круг из костров и железа.

– Ясно, зачем! Юродивая она! – пискнула баба из-за плеча мужа.

Ни Ивар, ни староста не обратили на неё никакого внимания. Оба обернулись к Рогнеде.

Северянка медленно, чтобы Ивар всё понял, стала показывать свою историю.

Врать не хотела. Она поступила, как считала нужным, и ответит за своё решение сполна.

– Услыхала плачь за Песней, – переводил сын старосты, не сводя глаз с порхающих тонких рук Рогнеды. – Думала, путник заплутал или кто из детей потерялся. Побежала. Оказалось, лис плакал. В капкан попал.

– Лис? – хрипло спросила старуха, до того стоявшая в стороне. – Плачем приманил?

Ивар взглянул на Рогнеду.

Северянка неуверенно кивнула старухе.

– Батюшки! Так то дух был, на которого Дикая Охота шла! – заключила бабка, веско стуча клюкой по земле. – Девку заманил, сам-то железо капкана открыть бы не смог.

– Вот те на… – подхватил кто-то из толпы. – Слава Песни да богам, что не я плач тот услышал.

– Это что ж, получается, ты его отпустила чтоль? – спросила старуха Рогнеду.

Северянка, не думая, кивнула. Все её мысли были заняты обрывками новых знаний, почерпнутых из криков толпы.

Дух.

Дикая Охота.

Не смог железо сам открыть.