Влада Мишина - Песнь Самайна

Писклявая баба снова выглянула из-за плеча мужа:

– Так это что ж, нам не девку судить надо, а духа мерзопакостного ловить, пока он нам землю да заготовки на зиму не попортил?

– Но девка всё равно виновата! Неча на плач лесной идти, – сплюнул один из пахарей, что помоложе.

«Это за то, что я его сватьям отказала», – подумала Рогнеда, с презрением смотря на трусливого молодца, который решил так ей отомстить.

Локка отошёл от колодца и приблизился к дочери. Он взял её за руку, крепко сжимая тонкие пальчики. Рогнеда прижалась спиной к отцу, чувствуя себя увереннее.

– Как рассудишь? – спросил Ивар старосту.

Тот провёл пятернёй по седым волосам, и молвил:

– Охотиться пойдем. Дух али не дух, но виновника надо изловить да шкуру содрать.

Мужики заулюлюкали, бабы одобрительно закивали.

– А ту, что слаба, да на зов чужой повелась, не нам судить. Её природа от рождения наказала, – продолжал староста. – Охотиться завтра пойдем. Кто изловит лиса, того одарю!

Толпа взорвалась криками.

Рогнеда в ужасе зажала рот ладонью и хотела броситься к старосте, солгать, мол, никакого лиса не было, сама она виновата.

Локка удержал дочь. Сжал в стальных объятиях, не давая новую глупость сотворить.

– Уведи её, – шепнул кузнецу Ивар и встал рядом с отцом – их начали окружать жители, чтоб охоту обсудить.

Локка потащил упирающуюся дочь прочь от колодца, к избе старицы.

Рогнеда плакала, дёргалась, била отца кулаками, но тот упрямо продолжал идти с ней вперёд.

«Убьют его! У него ж лапа раненая, уйти далеко не мог!» – отчаянно затрясла руками северянка, ещё и губами проговаривая слова.

– Ты жива будешь! – рыкнул кузнец хриплым, надломленным от дыма голосом, и тут же зашёлся в кашле, выпуская Рогнеду из рук.

Северянка бросилась обратно к колодцу, но тут же воротилась к отцу. Подхватила его, задыхающегося, под руку и повела к дому старицы.

В избе отпоила Локку снадобьями, смешанными с молоком и мёдом. К вечеру кузнец мог говорить и даже не хрипел.

До темноты Рогнеда вертела в руках подаренную отцом свирель. Она её от себя ни на миг не отпускала, нося повсюду в переднике. Потому подарок и пожар пережил.

Звуки, что свирель издавала под пальцами северянки, были точь в точь птичье пение.

– Быстро ты, – похвалил Локка дочку. – Мать твоя тоже на такой играла. Могла любого заворожить.

Рогнеда слабо улыбнулась.

«Что такое Дикая Охота?» – внезапно показала она.

Локка замер, и крепко задумался.

– У многих есть вера в такую охоту, – наконец, произнёс он. – На нашей родине так звали поход мертвецов на мир живых. На далёком изумрудном острове, как я слышал, Диким Гоном кличут ежегодную забаву лесных созданий. А что местные Дикой Охотой считают, никогда не спрашивал.

«Не от неё ли Песнь защищает?» – не унималась Рогнеда.

– Может и от неё, – задумчиво пробормотал Локка, смотря в мутное слюдистое окно.

Рогнеда положила свирель обратно в передник и отошла к печи.

Она постелила на ней отцу простынь, положила шубу для мягкости и подушку, травами набитую – для хорошего сна.

«Спать будешь?» – осторожно показала она.

Локка прищурился, смотря на дочь.

– Хочешь усыпить и сбежать на помощь своему лису?

Рогнеда виновато потупила взгляд, не в силах лгать отцу.

В дверь вежливо постучали.

– Заходи, коль с миром пришёл, – зычно пробасил Локка.

– С миром, – ответил вошедший в избу Ивар.

Рогнеда, как того велели законы гостеприимства, поставила на стол тарелку с соленьями, налила в стакан воды и пододвинула к сыну старосты стул.

Ивар благодарно поклонился ей, прижав руку к сердцу, но садиться не стал.

– Отец всех мужиков у себя собирает – охоту обсуждать. Выходить на неё будем ещё до рассвета, – тихо произнёс он. – Тебя тоже ждёт.

Рогнеда сама села на поставленный гостю стул – ноги не держали.

– Ждёт, значит, буду, – спокойно ответил Локка, поднимаясь и беря со стены колчан.

Он собрался быстро и вышел из избы вслед за Иваром. Но вот сын старосты уходить пока не собирался.

– Прости меня, милая, но я вижу решимость в твоих глазах. Не мучайся, думая, что ничего не сделала. Вини меня.

С этими словами сын старосты захлопнул дверь в избу и накрепко запер снаружи, вставив меж ручкой и косяком длинный кинжал.

Рогнеда бросилась к двери, стучала, била ногами, дёргала и расшатывала. Та не поддавалась.

Выбившись из сил, северянка опустилась на пол и горько заплакала.

Ей в мыслях являлись внимательные лисьи глаза, рыжие, как и шерсть. Хотя, нет… Не рыжие. Жёлтые. Жёлтые, как расплавленное золото.