Влада Мишина - Песнь Самайна

Прежде чем уйти, он взглянул на девицу, и лицо его на миг смягчилось.

– Не выходи из избы пока, – тихо произнёс он. – Я поговорю с отцом, решим, как дальше быть. Но в деревню до той поры не суйся.

Рогнеда быстро задвигала руками.

– Говорит, что если судить её будут, то лучше сразу, – надломленным голосом перевёл Локка, с болью глядя на дочь.

– Да какой судить! – чуть не зарычал сын старосты, – Нам бы всё так устроить, чтоб об этой ночи забыли все напрочь!

Локка внимательно посмотрел на молодца, сжимающего руки в кулаки и не отводящего встревоженного взгляда от Рогнеды.

– Тебе то что до судьбы нашей, Ивар? – тихо спросил Локка, впервые называя мальчишку, которого помнил ещё орущим младенцем, по имени. – Она ж тебе отказала, когда свататься приходил. В лицо рассмеялась. Неужто простил?

Ивар не ответил. Развернулся, вышел из избы и тихо прикрыл за собой дверь.

Рогнеда повернулась к отцу, готовая к любому наказанию, и с удивлением увидела, как Локка усмехается.

– Ну, дочка, ну, наворотила, – протянул он, садясь на лавку.

«Отец, я нашла в лесу капкан, в него попал…» – начала было Рогнеда взмахивать руками, но Локка жестом её остановил.

– Да пусть ты хоть самих праотцов там, в лесу нашла, – проворчал кузнец и снова улыбнулся. – Вот я тебе жениха нашёл, и что? Ты ж на него всё равно не посмотришь дважды.

«Кого?!» – широко распахнув глаза, Рогнеда вопросительно сложила пальцы.

– Жениха, жениха. Вон как ради тебя забегал. Не то, что против отца, против всей деревни готов пойти!

«Отец!»

– Что отец? Будь я отцом хорошим, выпорол бы тебя за ночную выходку. Но разве ж рука подымется? Сам ведь отпустил.

Рогнеда встряхнула руками, словно не находя нужных жестов.

– Ну да ладно, – кивнул Локка. – Я ещё вчера тебе подарок обещал. От своих слов не откажусь.

Кузнец скрылся на пару мгновений за дверью кузни и вернулся оттуда с блестящей свирелью, которую Рогнеда видела, прибежав перед закатом за отцом.

Локка протянул инструмент дочери, и та с благоговением приняла холодный металл в руки.

– Подуй, – велел Локка.

Рогнеда поднесла свирель к губам и легонько подула.

Прозвучал чистый высокий звук, навевающий мысли об утренней росе и искристой озёрной воде.

Широко распахнутыми голубыми глазами Рогнеда взирала на отца, так и не отняв от губ свирель.

«Это я сделала?» – словно задавала она вопрос.

Локка мягко улыбнулся, и лицо его как будто помолодело. Даже вернулась в уголок губ озорная ямочка, по которой так скучала Рогнеда.

– Ты можешь зажимать пазухи на ней, и звук будет меняться. Со временем получится музыка.

«Я смогу петь?» – неловко сжимая в одной руке свирель, показала Рогнеда.

– Да, – отвечал Локка, подойдя к дочери и прижимая её к груди. – Ты сможешь говорить на самом красивом из всех языков. На языке певчих птиц.

Рогнеда, едва не плача от счастья, уткнулась лицом в отцовский кафтан.

Блестящая свирель покоилась у неё в ладони, ожидая, когда хозяйка позволит ей нести с мир свою трель.

Это были бесценные мгновения. Счастливые, на разрыв души. И необратимо короткие.

Вечером, едва отец ушёл в кузню, Рогнеда сбежала в избу старицы. Она помнила предупреждение Ивара и злобные взгляды жителей, поэтому пошла обходным путём, по границе леса.

Северянка издалека заприметила, что дверь в избу была приоткрыта.

Когда Рогнеда вошла в дом, он был выстужен. На столе стояла одна пустая миска, да пара кусков тряпья.

Лиса нигде не было.

Быстро оглядев землю у крыльца, Рогнеда заметила заметённые пылью следы лисьих лап. Они вели в лес, и животное явно наступало на все четыре лапы.

«Зажило, как на собаке», – подумала Рогнеда, плотно запирая снаружи дверь.

Она с раздражением утёрла рукой щёку, по которой скатилась слеза.

«А что ты думала? Что дождётся тебя? Помогла, покормила, радуйся, что ушёл на своих лапах!» – ругала себя северянка, продолжая смотреть на следы и утирая предательские слёзы.

Домой она возвращалась той же длинной дорогой, и прийти должна была только к темноте.

Но уже на пол пути Рогнеда увидела красное зарево. Следом до неё долетел запах гари.

Северянка сорвалась с места. Она бежала, не помня себя от страха и спотыкаясь на каждом шагу.

Рогнеда глядело на пламя впереди, и молилась, молилась неистово, безрассудно. Молилась, по-прежнему не зная, к кому обращены крики её души.

«Прошу, прошу, прошу, только бы отец был жив!»

У неё не было сил прислушиваться. В конце концов – это свойственно людям: молиться громко, заглушая ответ на молитвы.