Мария Руднева - Алое Пламя

– Никогда я не думал о таком, Рашта! И не готов думать…

– Не мешало бы уже начать, – похлопала его по плечу мудрая Джамарана. – Прежде чем задавать неуместные и опасные вопросы другим, попробуй это на себе.

– Ты коварна!

– Я женщина, а к тому же и разбойница. Чего еще ты ждешь от меня?

– Я начинаю переживать за Рашту, – со смехом проговорил ей в спину царевич. – Вино совсем остыло. Разожги заново огонь.

Внешне царевич Ардлет оставался спокойным и умиротворенным и наслаждался вечером спокойствия в благодатном оазисе, но что-то затронули в его душе слова остроязыкой Джамараны. Снова и снова повторял он про себя их разговор и недоумевал, и удивлялся, и спрашивал себя: как же вышло так, что стал он вдруг послом, и вынужден будет вести разговор о вещах, в которых ничего не смыслит, с человеком, который ему неприятен? И как при этом держать себя, и что делать – не был он этому обучен. Конечно, многие уловки знал царевич, многие хитрости, но относились они все к обольщению да к веселью, но не к дипломатии и прочим серьезным вещам. А ведь царь Айнар упирал на то, сколь важен ему союз с Эшиа, сколь дорожит он тесной дружбой их стран, и сколь серьезна миссия, возложенная на Ардлета. В письме же, выданном ему как сопроводительное, ни слова не было о том, как подобает ему себя вести, что говорить и что делать. Там только было сказано, что податель сего есть тот, кем себя называет, и о болезни царевича Хайета, ожидаемого, было упомянуто, как и полагалось в подобных письмах. Но иных советов не было ему выдано. Сам же Хайет написал какое-то тайное, личное письмо, запечатал личной печатью и подложил к официальным бумагам.

Как может вчерашняя райская певчая птичка в один миг стать коршуном? Как может человек, никогда не помышлявший ни о чем подобном, необученный и растерянный, выстоять против хитрого и умного царя, славящегося своими победами на любом поле битвы.

Все это время Ардлета гнала в путь радость свободы, несокрушимая уверенность в собственной удачливости и неуязвимости. Все беды и болезни обошли его стороной, у него появились союзники и проводники, и до границы царства Эшиа оставалось совсем немного.

И червь сомнения закрался в чистое сердце царевича.

Но душевные терзания оставались скрыты в его душе, за очаровательной улыбкой и чистым взглядом никто не мог бы прочесть его смятения.

– Что мне делать? – вопрошал он небеса, скрывшись в тени густых зарослей. Звезды молчали в ответ – не дано было царевичу Ардлету читать в их сиянии свою судьбу. Быть может, изучи он это искусство, иначе бы сложилась его жизнь, но в тишине небес он слышал только тишину. И в стрёкоте цикад – лишь стрёкот цикад. И в плеске ручья слышался ему лишь плеск ручья.

И сон его той ночью был беспокоен и тревожен, и видел он во сне стаю птиц с неземной красоты оперением, и взлетали они к востоку, откуда вставало карминовое солнце, но прутья из чистого золота вставали на их пути. И сон этот повторялся снова и снова, пока не забрезжил рассвет, и утром вновь продолжили они свой путь.

– Совсем недолго осталось, мой господин и повелитель, – улыбнулся Рашта, вглядываясь в горизонт. Ардлет вздохнул.

– Скоро наше путешествие подойдет к концу, и это ознаменует наше расставание, мой Рашта. Рад ли ты своей свободе?

– Я рад, мой повелитель, пусть и довелось мне пока вкусить совсем немного от этого плода.

– Перестань тогда называть меня «повелителем», хорошо?

– Это сложно.... и как тогда называть мне тебя?

– У меня есть имя, в конце концов! – темные глаза Ардлета полыхнули огнем. – Называй меня моим именем.

– Ардлет.

– Именно так, милый мой Рашта.

– Мне будет сложно привыкнуть к этому… царевич, – со всей возможной покорностью в голосе проговорил Рашта, – но я буду очень стараться.

Царевич Ардлет улыбнулся ему так мягко, как только позволили ему душевные силы.

Прекрасная Джамарана подошла к ним неслышно, подобно львице в пустынном мареве, и положила руку на плечо Раште.

– Вот мы и приблизились к границам страны Эшиа, – сказала она, глядя в лицо Ардлету. Тот смутился от этого взгляда, посмотрел вперед и вверх, но ничего, кроме рдяного полуденного неба да бесконечности беспощадных песков не увидели его глаза.

– Я ничего не вижу, Джамарана, – хрипло ответил он. – Уверена ли ты, что не сбились мы с пути, можешь ли ты поклясться мне в этом?

– Незачем мне клясться тебе, о изнеженный цветок белокаменных оранжерей! – Джамарана расхохоталась, запрокинув голову к небу. – Да будет известно тебе, что знаю я эти места лучше, чем ты – линии на собственных ладонях! Страна Эшиа начинается сразу за теми барханами, но до нее сутки пути – по чистой, ничем не защищенной местности; и нет там ни одного укрытия, ни единого оазиса, а только безумные миражи готовят ловушку для заблудившегося путника! Мои люди не последуют за тобой туда, царевич, ибо гибелью это может обернуться для них. У царя Эшиа меткие стрелки, востроглазые, точные! Пробовали уже однажды мы подступиться к ним, больше уж не пожелаем! И не забудь украсить плечи драгоценным своим плащом, который ты столь предусмотрительно взял с собой, о юный цветок, проросший к солнцу сквозь беспощадные пески Белой пустыни! Возможно, увидев, как свет играет на благородных рубинах в золотых застежках, как стелется по ветру тяжелый шелк, воинственная стража царя Эшиа опустит мечи и луки и снизойдет до вопроса к тебе: кто ты такой?