Вергилия Коулл: Белые волки

Той же ночью она снова открыла ход и на этот раз оказалась прямиком в доме Виттора. В коридорах было тихо, а вот внизу праздновали: днем Ольга родила близнецов. Бесшумно ступая, Ирис прошлась вдоль комнат, толкнула дверь в детскую. Луч света упал на узкую постель, высветил спину мирно спящего мальчика, его темноволосую головку на подушке и беззащитно открытую шею.

Ирис присела, погладила его по обтянутому пижамой плечу, поцеловала в макушку.

– Ты теперь мой… мой… – едва слышно прошептала она в тишине, проколов палец и начиная писать на детской коже руны, – ублажай меня, служи мне, будь моим орудием мести. Такого удара они не ожидают. Такого удара не ожидает никто.

Он застонал и чуть пошевелился во сне, а потом затих. Ирис вышла из спальни и аккуратно прикрыла за собой дверь.

А через несколько дней до нее долетели горячие новости о том, что старший сын Виттора совершил свое первое покушение на его долгожданных новорожденных отпрысков, пытаясь задушить их подушками, пока нянька задремала.

Под сводами тронного зала в здании правления Цирховии гремели голоса министров. Мужчины столпились на ступенях, ведущих к трону канцлера, и без конца спорили о чем-то, изредка пытаясь вовлечь в разговоры и наместника.

Димитрий сидел, опершись на подлокотник и устремив скучающий взгляд в стрельчатое окно. Споры его не интересовали, впрочем, как и будущее всей этой страны – светлое или темное. Он пошевелился, только когда открылись тяжелые двери, тут же выпрямился, и его лицо стало напряженным.

Ирис с благодарностью кивнула стражу, впустившему ее с Аланом в зал, и повернулась к собранию, ощущая на себе чужое пристальное внимание. Мужчины замолчали и пялились на нее, не в силах оторвать глаз.

– Я могу претендовать на несколько минут наедине с Его Сиятельством? – поинтересовалась она ради приличия.

Конечно, никто и не думал ей отказать. Димитрий сделал знак, и министры неохотно потянулись прочь из зала, огибая с двух сторон красивую женщину, слишком молодую, чтобы иметь такого взрослого сына. Они все мечтали затащить ее в постель, но трусливо опасались гнева наместника и втайне завидовали ему, наверняка водившему интрижку с матерью своего сводного брата. Иначе, почему она пользовалась его неограниченной благосклонностью? Ирис только улыбалась, читая мысли, написанные на лицах.

Наконец, в огромном, сияющем золотом помещении не осталось никого, кроме троих.

– Чего ты хочешь, Ирис? – с оттенком недовольства поинтересовался Димитрий. – Если это опять советы по управлению…

Она щелкнула пальцами, оборвав его на полуфразе. Глаза Димитрия тут же наполнила тьма, он превратился в неподвижную и глухонемую статую. Ирис неторопливо пересекла пространство до ступеней трона, вслушиваясь в эхо своих шагов. Ее всегда восхищала красота этого помещения и величие, которое вложили в него создатели. Находиться тут ей было приятно.

Придержав подол длинного платья, Ирис начала подниматься по ступеням. Одновременно с трона встал Димитрий. Будто во сне, он отошел, чтобы она могла занять его место, затем передвинулся к краю верхней ступени, опустился на колено и склонил голову в позе покорности. Пуговицы на его светлом парадном костюме тускло блестели от сияния многочисленных ламп, но в глазах не промелькнуло ни блика, тьма поглощала любые искры. Ирис откинулась на твердую неудобную спинку трона, сбросила туфлю, вытянула ногу и уперлась ступней в его плечо.

– Как же ты похож на своего отца… – вздохнула она и чуть толкнула ножкой. Димитрий покачнулся, но вернул равновесие. За его спиной уходили вниз пятнадцать ступеней. – И с каждым годом становишься похожим все больше…

Алан примостился на подлокотнике трона и обнял мать за плечи.

– Толкни его, мама, – процедил он сквозь зубы, – толкни его хоть разок по-настоящему. Хватит играть.

Ирис снова надавила ступней, отклоняя Димитрия назад. И снова не позволила ему окончательно сместить центр тяжести.

– Может быть, я не хочу его больше толкать, – задумчиво произнесла она, – может быть, я устала. Долгие годы я ждала, что Виттор поймет, кто во всем виноват, что он придет ко мне и будет валяться в ногах, просить прощения, умолять все исправить. Испытает ту боль, которую всегда испытывала я, ведь дети – это наша слабость, это самое дорогое, что у нас есть. Но он не понял. Я ошиблась, сын. Как я могла думать, что страдания его детей заставят и его страдать? Он же не любил даже их! Даже этого мальчика, которого когда-то называл своим наследником. Ты был тогда маленький, Алан, ты этого не помнишь.