Татьяна Грач - Воронье наследство

Перед глазами помутилось – вовсе не от вида крови. От смеси дурманящего аромата лилий и дыма множества свеч.

Не сейчас. Не под взглядами нескольких десятков пар глаз, внимательно следящих за каждым ее шагом.

Они, они все, эти люди, кажутся полными сочувствия. Кто-то сказал что-то ободряющее – Эстелла машинально кивнула в знак благодарности, хотя слов не разобрала. Сделала еще шаг вперед, оступилась и чуть покачнулась.

«Вы же этого ждали?» – хотелось спросить, обернувшись к собравшимся. Посмотреть, как смущенно опустят глаза, будут отнекиваться.

Будут врать, потому что так требуют правила приличия. Эти же правила требуют не уронить себя в их глазах. Потому Эстелла поправила длинную шуршащую юбку, подошла к лилиям, прикоснулась к шелковистым лепесткам.

«Вы нужны мне, оба. Здесь. Почему вас здесь нет?»

Они и так здесь. На расстоянии вытянутой руки. Ближе, чем бывали при жизни. Но прах в вазах не способен ее услышать, не способен ответить.

А она ведь даже не смогла с ними толком попрощаться.

– Графиня, вам нужно сказать речь, – послышался рядом шепот нянюшки Юм. Несколько мгновений понадобилось, чтобы осознать смысл ее слов.

Речь, да. Наследники всегда произносят речи на похоронах. Так положено. И жутко несправедливо.

– Я… – Эстелла открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыбка, но из пересохшего горла не донеслось ни звука. Замотала головой, шепча одними губами: – Я не могу, не могу…

Почему они все на нее смотрят? Ну конечно. Им всем просто любопытно, что она теперь скажет. Что сделает.

Гаруш за спиной издал недовольное «Каррр», хлопнул крыльями.

«Мог бы и промолчать!» – Эстелла бросила на ворона быстрый взгляд в надежде, что он заметит ее раздражение. – «Ты должен поддерживать меня, не отчитывать. А я… я должна сказать эту речь, будь она неладна».

Еще одна попытка. Каждое слово было перед глазами, будто написанное на прозрачной бумаге. Каждое слово, которое не удается прочесть. И лица гостей – цветные пятна.

– Это ни к чему, – послышался смутно знакомый мужской голос. Эстелла почувствовала, как ее подхватывают под локоть, отводят в сторону. Усаживают на мягкий пуфик. – Вам сейчас не до речей.

Стало чуть легче, и Эстелла смогла различить нотки возмущения в ропоте гостей. А затем – лицо склонившегося над ней юноши. Смуглое, вытянутое, обрамленное иссиня– черными волосами. Как будто родственник Гаруша в человеческом обличии.

«Что за глупости?» – тут же отругала себя Эстелла. Выпрямила спину, как учили с малолетства. Спросила:

– Вы кто?

Юноша хмыкнул, помедлил с ответом.

– Конечно, вы тогда были совсем ребенком, – в его голосе сквозила едва скрываемая обида. – Ничего, вспомните, а пока лучше посидите.

«Может, не стоит указывать, что для меня лучше?» Эстелла нахмурилась – единственный способ выразить свое негодование так, чтобы никто не посмел осудить.

Подобрать подходящих слов она не успела, так поспешно он развернулся, прошагал к постаменту с вазами, где еще минуту назад стояла сама Эстелла. В голове отдаленным, туманным воспоминанием промелькнуло имя. Мэлоун.

– Граф и графиня Баркс не были мне родителями, – начал он. Гости в недоумении переглянулись. – По правде говоря, мы и родственниками не были…

– Так почему ты решил, что в праве сейчас говорить? – послышалось из толпы. Двоюродный дядюшка Вилтон, конечно. Щеки пылали багрянцем, наверняка уже успел заглянуть в винный погреб. Иначе помалкивал бы.

А Мэлоун, похоже, ничуть не смутился. Пожал плечами, продолжил, как ни в чем не бывало:

– Родственные узы не могут служить мерилом благодарности. Мне дали кров и заботу тогда, когда я в этом больше всего нуждался. Это самое малое, что я могу сейчас сделать взамен. Граф и графиня Баркс были примером великодушия, для всех и каждого. Трудно встретить людей более светлых…

«Ты же не знал их совсем!» – хотелось выплюнуть в лицо наглому выскочке. Не важно, что подумают остальные. Пусть решат, что она сошла с ума, как бабушка Клодетт, не важно.

– …И теперь, когда роковая случайность, всего-то попавший под колесо повозки камешек, отнял их…

Лишь бы только перестал говорить так, будто они и вправду были ему близкими. Говорить о каких-то других, совсем чужих ей людях. Не были!

А все слушали и кивали. Даже Гаруш, уж он-то должен был видеть. Вместо этого только уставился на самозванца, не мигая. Лучше бы клюнул его хорошенько.

Угораздило же такой глупой птице стать покровителем их рода!