Екатерина Бриар - Прибыльный отбор. Женихи оптом дешевле!

Я неожиданно для себя самой улыбнулась. Сара не подозревает, что Ламбот с его обвинениями уже не возглавляет список моих проблем. Человек, распознавший во мне наследницу рода Вейрас, может оказаться гораздо опаснее. Ведь я не знаю его намерений относительно собственной персоны, а то, что они у него имеются, сомневаться не приходится.

– Вы решили разрушить репутацию театра! Вы устроили международный скандал! Не отпирайтесь! Я знаю… знаю, вы сделали это нарочно! Я не хотел верить! Дал вам шанс! Посчитал, что вы способны отказаться от своего прошлого и вести благопристойную жизнь… Но нет… Быть добропорядочным членом общества – это не про вас, Вейрас! Вы вознамерились разрушить оплот культуры нашего славного государства…

Я безучастно наблюдала, как господин Ламбот мечется из угла в угол по своему просторному кабинету. Хотя, надо сказать, метался он избирательно. Директора, как магнит, притягивал левый угол кабинета, где на небольшом округлом столике возвышался графин с янтарной жидкостью. Каждый раз, подходя к нему, Ламбот останавливался, но, так и не решившись взяться за одинокий стакан, примостившийся рядом с графином, отходил к письменному столу.

Однако вид рабочего места приводил директора в еще большее раздражение, чем моя персона. Он хмурился, глядя на сваленные в беспорядке счета, скомканные афиши и распечатанные письма. Поджав губы, Люченций Ламбот устремлялся в сторону кадки с огромным фикусом, уныло опустившим листья, и осыпал меня очередной порцией обвинений.

Список моих прегрешений за последние полчаса возрос до невообразимых размеров. О том, чтобы присесть на один из обитых зеленым бархатом стульев, не стоило и мечтать. Если бы я осмелилась это сделать, Ламбот непременно обвинил бы меня в намерении испортить казенную мебель.

Я в который раз окинула взглядом убранство кабинета. На обтянутых шелком оливкового цвета стенах развешаны картины в массивных рамах. Их слишком много и расположены они без намека на симметрию. Кисточки бархатных портьер поистрепались. Ковер, когда-то бесспорно имел густой мягкий ворс, но сейчас вытертый, с безвозвратно полинявшим орнаментом, представлял собой жалкое зрелище.

А что, если предложить Ламботу иллюзию улучшения вещей в его кабинете?

Хотя… Взглянув на директора, который едва не наскочил на книжный шкаф, увлеченный перечислениями моих проступков, сразу поняла бесперспективность этой затеи. Даже если получится замаскировать отвалившиеся копыта у всех деревянных лошадей, расставленных на специальном стеллаже, остаться в театре он мне все равно не позволит.

Впервые в кабинет Люченция Ламбота я попала в день, когда пришла устраиваться на работу. И вот теперь, когда директор решил меня уволить, я снова здесь. Очень символично. Наверное, я бы еще долго могла предаваться безрадостным мыслям, а энергичность Ламбота не оставляла сомнений в том, что он способен до утра распекать меня на все лады, но нас обоих самым бесцеремонным образом прервали.

В кабинет без стука вошел высокий мужчина. Цепким взглядом он окинул обстановку и нас с директором, словно мы являлись ее частью. Показалось, что мое лицо серые глаза рассматривали чуть пристальнее, чем раскрасневшуюся от негодования физиономию Ламбота. Директор, увидев незнакомца, смолк на полуслове. Его единственный подвитый ус снова задергался.

– П-п-прошу прощения… Вы… я… Очень жаль… – Странно, совсем недавно красноречие Ламбота визгливо гремело в этих стенах, а теперь он произносил бессвязные слова едва ли не шепотом.

– Будет лучше, если вы ненадолго покинете нас, господин директор, – произнес незнакомец.

Говорил он, не повышая голоса, но в его спокойствии отчетливо слышался приказ. Ламбот понятливо закивал и на этот раз даже изменил привычке громко хлопнуть дверью, возвещая о своем уходе.

Мы остались в кабинете вдвоем. От того, что все внимание мужчины сосредоточилось на мне, хотелось поежиться. Мысленно отругала себя за малодушие и улыбнулась.

– Ваше высочество, полагаю, нам стоит присесть. Разговор будет долгим, – произнес незнакомец, изящным движением отодвинув для меня стул.

Сам он прошел к столу и по-хозяйски устроился в директорском кресле.

Кто он такой?

Я не стесняясь изучила его лицо: тонкие губы, волевой подбородок, прямой аристократический нос, внимательный взгляд. В движениях сквозит уверенность. Никаких украшений или знаков отличия на одежде, но костюм явно сшит на заказ. Высокий лоб прорезало несколько морщин, а в темно-русых волосах поблескивают серебристые пряди – ему не больше пятидесяти. Он мог знать отца, мог занимать должность при дворе в ту пору, когда двор еще существовал. Чем мне это грозит?