Екатерина Бриар - Прибыльный отбор. Женихи оптом дешевле!

Хоть я давно смирилась и запретила себе любые амбиции, но фамильная гордость… В какой потайной карман ее можно спрятать?

Я распустила волосы, облачилась в наряд для выступления. Тщательно проработала иллюзию и трижды проверила, как она закрепилась. Когда в фойе часы пробили полночь, я стала копией Альфонсины. И все же выражение лица было моим – рот упрямо сжат, а глаза лихорадочно поблескивают то ли от предстоящего унижения, то ли от большого расхода магического резерва.

– Пора, – тихо произнесла Сара. Она все это время нервничала не меньше меня.

Среди актеров слухи распространялись с молниеносной скоростью. Через полчаса после того, как господин Ламбот озвучил требование относительно моего участия в выступлении, подруге стало известно, что Альфонсина заперлась в своих апартаментах и отказывается кого-либо принимать. Исключение она сделала только для целителя. Пока он находился в комнате Дуплик, оттуда доносились душераздирающие вопли. Как только маг удалился, на жилом этаже воцарилась настороженная тишина.

Многих в театре интересовало, когда актриса вернется к работе. А для суеверного господина Ламбота наш с Синой одинаковый рост мог стать достаточным аргументом в пользу того, чтобы я заменила ее на выступлениях до… конца недели? Конца сезона? Сколько требуется на восстановление после вывиха ноги?

Я шагала по коридору, стараясь не обращать внимания на удивленные возгласы. Меня принимали за Альфонсину. Оказавшись за сценой, едва не врезалась в огромный букет розовых роз. Любимые цветы Дуплик. Юноша, державший букет, что-то восторженно забормотал о своей радости по поводу знакомства со мной. Но знакомство не состоялось. Сопровождавшая меня Сара посоветовала поклоннику пойти поискать вазу для чудесных цветочков. Совет был произнесен таким тоном, что побледневшего молодого человека как ветром сдуло с нашего пути. Я едва успела благодарно улыбнуться подруге, как перед нами возник господин Ламбот собственной персоной.

– Вейрас? – с сомнением протянул мужчина.

Я молча кивнула. От волнения ноги стали ватными, а в животе словно узел завязали. В выражении лица директора театра было что-то неправильное, но из-за нарастающей паники никак не удавалось понять, что именно. Очень хотелось сбежать. Прямо сейчас унестись прочь от сцены и уже гомонящих в зрительном зале людей. Мысль о том, что бегство окажется слишком громким из-за многочисленных колокольчиков, пришитых к юбкам, едва не вызвала у меня истерический хохот.

– Знаете, что еще сегодня случилось? – нахмурился Люченций Ламбот и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Сегодня сломались мои щипцы для завивки усов.

Сара приглушенно прыснула от смеха. Ну конечно! Вот что казалось мне неправильным в облике мужчины. Левый его ус сейчас был подвит, пожалуй, даже сильнее обычного и своим кончиком едва не упирался в директорский глаз. А правый… распушившись, топорщился во все стороны.

– Как видите, ваш дебют на сцене тоже ознаменовался… – начал свою очередную обвинительную речь Ламбот.

– Не имею никакого отношения к состоянию ваших усов! – неожиданно для себя самой выкрикнула я.

За кулисами вдруг воцарилась кристальная тишина. Никто, даже обласканные публикой актеры, не позволяли себе говорить с директором театра в подобном тоне. Правый ус Ламбота еще больше распушился от негодования, а левый задергался вместе с глазом.

– Вам пора на сцену, Вейрас. А после нам предстоит серьёзный разговор, – прошипел на грани слышимости Люченций Ламбот.

К чему эти пять минут позора, если после выступления меня ожидает увольнение? Невысказанный вопрос повис в воздухе, а директор выпихнул меня на сцену.

В первую секунду я растерялась и замерла. Слишком яркий свет, слишком громкие возгласы из зала. Похоже, на выступление заглянула компания троллей. Глухое раздражение из-за того, что похабных комплиментов от зеленокожих зрителей избежать не удастся, мгновенно превратилось в вязкую тягучую злость. Она покрыла меня с ног до головы.

Прилагать усилия, чтобы улыбнуться не потребовалось. А вот кулаки разжались с трудом.

Что ж, я станцую. Станцую так, как никакой Альфонсине и не снилось. Что мне терять? Работы только что лишилась. Стыд, честь, уважение? Никому и дела нет до того, что Клементина Вейрас была когда-то принцессой. Была.

Теперь я никто.

Прячусь под иллюзией, скопировав внешность третьесортной актриски, и, покачивая бедрами, делаю первый круг в танце. Движениям рук не хватает плавности. Но я не обращаю на это внимания. Взмахнув волосами, сбрасываю первую юбку. Следом за ней летит вторая. Зрительный зал восторженно гудит. На полуночные выступления приходят исключительно мужчины. Откровенные пьесы и фривольные танцы под запретом для ценительниц искусства, заботящихся о репутации. Подумав о собственной репутации, едва удерживаюсь от смеха.