Юлия Чернова - Венец Кошачьей королевы

Любопытно, какой она предстала глазам ребенка? Женщиной с кошачьей головой и зелеными глазами, похожей на мраморную статуэтку в галерее замка? Или, напротив, огромной кошкой с лицом прекрасной женщины – какой изображена на старой фреске? Или просто кошкой, чьи узкие зрачки – точно щели в таинственный мир, куда людям не проникнуть?

Травы качнулись. На миг у меня перехватило дыхание. Только на миг. Нет, конечно, из зарослей осоки не выступила Кошачья королева. Кто я такая, чтобы удостоиться?..

Нищий оборванец шагнул к ручью, зачерпнул воды, поднес к губам полную горсть, отбросил капюшон – и на меня глянули самые невероятные синие глаза, какие только можно вообразить. Куда там бирюзе моря и небесной лазури в погожий день! В ясную пору слишком бесстрастны обе эти стихии, слишком спокойны. В его же глазах отражалось что угодно, только не спокойствие. Это были самые сумасшедшие, самые отчаянные, самые веселые, самые бесстрашные, самые дерзкие глаза! Радость жизни, безрассудство, доходящее до безумия, бурлили в них водоворотом солнечных бликов.

Я уставилась на него, позабыв о приличиях. Потом вспомнила, но все равно не могла оторваться.

Он тоже таращился на меня, приоткрыв рот, а вода утекала сквозь пальцы. Еще бы! Не каждый день встретишь столь великолепное пугало. Репьи в волосах, лицо покрыто волдырями и заляпано земляничным соком, руки исцарапаны, вся взмокшая, вдобавок – в перепачканной землей и ржавчиной одежде.

Что ж, такова моя удача. Иные показываются кавалерам в шелке и бархате парадных одеяний, с драгоценными камнями в прическах. А что взять с трактирной дурочки? Как ни старайся воспитать и приукрасить, деревенщина и есть деревенщина.

Наконец он тревожно заозирался по сторонам, и я освободилась от наваждения. Мельком отметила, что лицо у него худое и обветренное, черты не отличаются правильностью, а рыжеватые патлы растрепаны. Был он, пожалуй, одних лет со мной. В деревне считался бы взрослым мужчиной. При дворе (где наук постигают больше и взрослеют дольше) – зеленым юнцом.

– Ты кто? – спросил он, удостоверившись, что вокруг – кроме меня – нет ни души и разом престав волноваться. – Что ты здесь делаешь?

– Живу, – донельзя глупо ответила я.

– Прямо на пустыре?

– Нет, в замке, – пояснила я еще глупее.

– Что же ты здесь делала?

– Землянику собирала, – я лихорадочно пыталась отыскать взглядом хоть ягодку. Не хватало еще, чтобы он заподозрил неладное и предостерег дядю.

Вероятно, перепачканные руки и губы служили отличным доказательством, потому что он фыркнул:

– Странное занятие для знатной дамы.

Кто бы мне выговаривал, а?! Моя доля королевской крови немедленно взбунтовалась.

– Что ты знаешь о благородных дамах, голодранец?

В глазах его приугас водоворот солнечных бликов. Похоже, я коснулась того, чего касаться не стоило.

– Не суди по одежде, можешь обмануться.

Судить и впрямь не стоило. Сеньора с простолюдином не спутаешь, хоть в какое рубище наряди. Голову под топор положу – синеглазый оборванец не просто безвестный бродяга. Может, его жизнь – перевернутое отражение моей? Я против воли вознеслась, он – низринулся?

Зато его любопытство превосходило мое собственное.

– Ты что ж, предпочла изысканным яствам лесную землянику? Впрочем, судя по твоей худобе, при дворе есть вообще не принято.

– Это корсет, – огрызнулась я.

Кажется, поспешила голову под топор класть. Никакой он не вельможа, если меня худышкой счел. По дворцовым меркам – я корова деревенская.

– Неужто? – он оценивающе сузил глаза, вновь полные солнца. – Да, под корсетом есть, на что посмотреть.

Я едва удержалась от простонародного жеста, должного указать наглецу его место.

– Не пора ли ответить, что сам здесь делаешь?

Если думала застать его врасплох и смутить – напрасно, легче было смутить древесный ствол. Синеглазый проходимец весело подмигнул.

– Ищу чем поживиться.

Однако! Заявить первой встречной, что он воришка? А если я кликну стражу? Нынче же угодит в колодки, а завтра побредет из города одноруким калекой.

Сболтнуть такое – глупость, превосходящая даже мою. Он не выглядит дураком. Что это? Вызов судьбе? Желание испытать собственную храбрость и удачу? Недаром его взгляд полыхает отчаянным безрассудством. Или…

Нет. Нет, конечно. Не испытывает он судьбу, не щеголяет дерзостью. Просто отводит опасность от моего дяди. Ловкач, нырнувший в приоткрытую дверь – что может быть убедительнее? Зазевавшимся часовым, конечно, попадет. Но тем дело и ограничится. Никто не возомнит: мол, оборванца впустили в замок намеренно, не кинется отыскивать сообщников.