Татьяна Мудрая - Полынная Звезда

– Я понимаю, вы не христианин в современном смысле. Но не могли бы вы мне исповедоваться – за неимением лучшего варианта?

И вот здесь же, в лесу, под покровом еловых ветвей, я рассказал ему всё без обиняков.

Что по происхождению я ничуть не хуже любого из принцев, если не считать левой стороны и голубой ленты наискосок предполагаемого герба, и воспитывался при королевском дворе как вероятный наследник. То, что до наступления отрочества меня скрывали в семье простого рыбака, воспринималось всеми едва ли не обычаем. Только вот все те отличия и преимущества, к которым мои сверстники относились с похвальным безразличием, ибо они были даны им по факту рождения, я брал буквально штурмом: умение читать и писать прекрасным слогом, фехтование и верховую езду, землеведение и картографию, теорию и практику управления. Совершенство давалось мне с великим трудом и оставалось со мной навсегда. За это мне завидовали все: и кровные родичи в десятом колене, и другие бастарды.

А потом была наречённая и супруга моего отца, которая облегчила мою участь уже тем, что кривотолки обо мне прекратились совершенно. Ровным счетом до того, как пошли слухи о том, что не король виноват в её бесплодии.

А он ещё усугубил дело, во всеуслышание объявив меня соправителем еще при жизни. Добро бы не перед назревающей войной, а в мирное время.

Честолюбие смешалось во мне с жалостью к королеве, которую стали травить столь же яростно, как некогда меня.

Когда же прибыла первая весть о том, что король погиб в случайной стычке… и бывшие противники, а ныне союзники привезли мне кольцо с его личной печатью, прося дать им пристанище на моей земле…

Нет, тогда ещё не произошло непоправимого. Оно случилось, когда король воскрес из мёртвых и поверил клевете на меня и на Гуинивир. Когда он пошёл войной на тех, кого я хотел привести к подножию трона и даровать им земли для поселения.

Мы терпели поражение за поражением, и безысходность лишь сплачивала ряды – пока я не отпустил от себя тех, кто сумел уцелеть. Тех, кого не знали в лицо или считали недостойными королевской охоты.

И когда уже не стало чистого воздуха для дыхания, я сказал королеве:

– Нет смысла умирать невиновными. Твой супруг сам всё погубил, как и было предрешено. Погублю и я себя.

Это случилось в заброшенной усадьбе посреди леса, такого болотистого и непролазного, что королевский отряд не осмелился пойти на штурм глубокой ночью. Лишь утром были пущены на гонтовую крышу стрелы, обмотанные горящей паклей, и в их свете люди короля бросились в последнюю атаку.

– Уходи отсюда, тебя согласны принять и простить, – сказал я моей возлюбленной. – Монастырь лучше костра.

– Недостойно нас обоих – просить пощады, – ответила Гуинивир.

Нет, я не осмелился избавить её от огня. Это сделал кто-то из арбалетчиков. И тогда я вышел из дверей с обнаженным мечом в руке и принял бой. А с кем – я не видел.

– Легенда говорит, что король Орсен погиб от твоего удара.

– Наверное, – сказал я. – В чьих-то доспехах я свой клинок уж наверняка оставил – отчего бы и не в его собственных? Потом мне пришло в голову, что надо вынести тело Гуинивир из дыма и пламени, чтобы похоронить достойно. А вот лица того, кто отомстил безоружному и перенял королеву из его мёртвых рук, я не запомнил.

– Так вы отпустите мне грехи, Блэз? – спросил я после паузы.

– А вы этого действительно хотите? Нет, потому что не имею права. Я ведь, собственно, расстригся, чтобы стать живописцем. Выговорились – и то благо. Но вот что: приходите завтра к утренней службе, я собираюсь прочесть проповедь. И приводите всех, без различия вероисповеданий. Можно и с домашними животными, у кого есть, – чего уж там чиниться.

Конечно же, они пришли все. Наш мирок тесен.

Блэз поднялся на кафедру как был – только что снял и свою несуразную шапку, и повязку – отчего стало видно, что вместо левого уха у него дыра со стянутыми краями.

И вот удивительно! Я не помню в точности, о чем он говорил, да и все мы, я так думаю, не уловили ничего помимо финала.

– Все люди полагают, что небо далеко от земли, – сказал он тоном, в котором пафоса не было и на гран. – А ведь оно как туман или воздух: слои сгущаются и приобретают окраску, а вблизи незаметны. Все мы ходим согнувшись и боимся распрямить спину. Так посмотрите вверх хоть сейчас!

Кажется, мы и в самом деле одним согласованным, как в танце, движением задрали головы туда, где смыкались своды из бледного золота, неотличимые от пелены облаков. Но внезапно подул тёплый вихрь, разогнал их, подхватил наши пустые оболочки и ринулся дальше.