Татьяна Мудрая - Полынная Звезда

Так вот, не успели мы примириться с тем, что руки Эугена соединились с руками Мансура, став единым орудием и оружием обоих, как в одно из утр наступила новая перемена.

Бамбуковый плетень отгородил меня от главного лесного пространства. Слово подарила мне Валентина, которой такое было не внове:

– Это же бамбук, Моргаут, вон какие палки, словно лакированные удилища с узлами сочленений. Наверное, верёвками из своих же листьев поперек схвачен – узкие такие.

Внутри был такой же песок, как в бывшей пустыне, но его уложили волнами вокруг живописных глыб и крошечных криптомерий, тревожно пламенеющих кустов азалии и голубовато-серебристых сосенок, искривленных слив, что стояли в белоснежном цвету, и дикой вишни, на которой уже завязались мелкие плоды, подобные крупным рубинам. Домик посередине сада был тоже бамбуковый и крыт тростником, одна стена была из плотной полупрозрачной бумаги, натянутой на лёгкие рамки.

Белое, чёрное и алое.

И теми же цветами были отмечены лица двух женщин, что отодвинули бумажную стену сёдзи(так это назвало себя всем нам, смотрящим на него). Прекрасно исполненные маски из белил и алой губной помады – только узкие брови прорисованы двумя тёмными чертами посередине лба. Высокая и плоская диадема одной была составлена из серебряных цветов и огромных шпилек, по бокам с которых свисали тонкие коралловые низки. Чёрные, как вороново крыло, волосы другой были собраны в обманчиво простую прическу – низкий гребень сзади и два по бокам удерживали тугой шиньон. Роскошные парчовые халаты обеих были подпоясаны широчайшими поясами, стягивающими грудь, пальцы еле виднелись из широченных рукавов, маленькие бледно-смуглые ножки были босы.

Женщины величаво поклонились на три стороны света – похоже, что обнесен их любезностью был один Мансур, если он не наблюдал за происходящим из шатра своего друга. И застыли, как изваяния богинь.

– Гейши, – прокомментировала Ромэйн. – Мой друг Робер де Монтескью и милая Жюдит Готье…

– Прости, Ром, но они не знали так, как мой Александр, – вмешалась Валентина. – Это, скорей всего, ойранили тайю.Не актрисы, но проститутки высокого полёта. Старшая – сестра и ученица, возможно, дочка первой. Вызывающая роскошь, прически со аршинными шпильками, пояса-оби со сложнейшим узлом спереди, показывающими отнюдь не доступность, но непричастность грубой работе, а главное – босые ступни без носков- таби. Вот это единственное, что было как у крестьянок. Это чтобы мужчина не робел перед живой богиней в сандалиях двадцатисантиметровой вышины.

– Проститутка – и богиня? – с недоумением спросила Ромэйн.

– Законодательница мод, блюстительница хороших манер, – кивнула Валентина. – Виртуозно играет на всех инструментах, включая самый главный, знаток литературы и живописи, сама владеет писчей и рисовальной кистью не хуже многих профессионалов. И, разумеется, может выбирать из толпы знатнейших того, кому будет разрешено как следует на неё потратиться.

Про себя я подумал, что здесь с последним будет сложновато, но мысли своей до конца не завершил, потому что обе красавицы отважно выгрузились из тростниковой хижины, спутились по лестнице, состоящей из двух ступенек, и вышли на середину – почва, похоже, была мягкая и до неправдоподобия чистая, – где снова начали отвешивать виртуозные поклоны уже начетверо. Делали они это так церемонно и с таким потрясающим чувством собственного достоинства, будто чертили вокруг себя незримую границу, внутренняя часть которой, впрочем, была обозначена полукругом роскошных одежд, легшим на песок. Они не стремились очаровать – чары были их неотъемлемым свойством. Они не удостаивали нравиться – так же как и потомственные аристократы не подавляют нижестоящих блеском своего титула. Что дано от рождения – то дано уже навсегда.

Тут мы с Валентиной и Ромэйн проснулись, чего нельзя было сказать о наших мужах.

– Рад вас приветствовать, уважаемые дамы, – поклонился я в качестве старшего. – Мое имя Моргаут, а это дамы Валентина и Ромэйн. Есть здесь ещё рыцари Мансур и Эуген, кои будут рады поприветствовать вас чуть попозже.

– Моригаути, – почти по слогам произнесла старшая из тайю. – Манасури и Ёогэни.

Женщин она проигнорировала, то ли не сочтя достойными внимания, то ли из соображений пристойности (Мансур говорил, что в его краях считается невежливым осведомляться, о том, как поживают ваши домашние), а, может статься, не сумев произнести некоторые согласные. Кстати, я подумал, что у них, как и у всех нас, язык плохо лежит на губах и отменно – в голове.