Татия Суботина - Жажда

Впрочем, как и всегда в последние полгода.

— Я знаю — ты мне изменяешь! — прорычал в ответ Сергей.

Он уже давно перестал для меня быть просто Сережей, превратившись в дикого, вечно возбужденного монстра.

До боли закусив губу, я взвыла. Снова — здорово! Кажется, он меня совершенно не слышит.

До окончания университета осталось чуть меньше года. Я как раз перешла на четвертый курс. Дата свадьбы, которую откровенно побаивалась, неумолимо приближалась. Я уже давно не была уверена, что хочу возвращаться в поселок, а чтобы стать женой Сергея — и подавно. Мой жених, будто чувствовал внутренний настрой, и последний год, словно с цепи сорвался.

Он ревновал ко всем.

Одногруппникам, знакомым, преподавателям, просто прохожим, которые посмели окинуть меня взглядом. Я перестала этому удивляться уже после третьего бурного скандала. Любовь Сергея была сродни одержимости. Когда он смотрел на меня, в глазах вспыхивало нечто такое, что наука назвала бы наваждением.

Нет страшнее недуга, чем больная любовь. Сродни бронхиальной астме, она перекрывала Сергею дыхание. А он, в свою очередь, перекрывал воздух мне. Я задыхалась в его близости. А он задыхался вдали от меня. Ведь астматик не может прожить без баллончика с лекарством.

Губительная зависимость для нас обоих.

Я давно стала осознавать, что рядом с Сергеем не выживу. Зачахну. Но разорвать наваждение не хватало сил. Да и как? Он скорее убил бы меня, чем отпустил.

А умирать мне не хотелось.

Вокруг открывалось столько возможностей! Успеваемость в университете у меня была отличная, и профессор Лохматов обещал после ГОСов пристроить на кафедру. Лаборантом. А там и практика, и связи совершенно другие! Я не сомневалась, что смогу быть замеченной и удача мне улыбнется. Да и картины мои нравились. Я даже втайне подумывала над тем, чтобы организовать выставку работ. Благо материала для показа хватало. А вот смелости нет. Постоянно что-то тормозило, то учеба, то семья, то Сергей… Главным, конечно, была патологическая неуверенность в своем таланте. Да и есть ли он вообще? Может это всего лишь очередной миф, как и вдохновение?

Ответить на эти вопросы было некому. Мнения великих художников были недоступны из-за смертности первых, а мнения тех, кто доступен — не удовлетворяли личные запросы.

Мама во весь голос заявляла, что я талантлива. Но какая мать может быть иного мнения о своем ребенке? Родное чадо априори красивее, добрее, талантливее остальных. Поэтому я отложила вопрос с выставкой до лучших времен.

Да и совсем не вовремя оказались эти мысли. Машка как раз поступила в кулинарный техникум, и за ней нужен был глаз да глаз. Слишком пьяно действовала на сестру личная свобода. Мама переживала. А ей после сложной операции на сердце — нервные нагрузки были противопоказаны.

Я слишком многим пожертвовала, чтобы сейчас махнуть рукой и пустить мамино здоровье на самотек.

— Машка, завязывай, слышишь?

— Чего? — икнула она и прикрыла рот, хихикая.

Машка нетвердо стояла на ногах, покачиваясь на тонких шпильках. Ее коса растрепалась, а платье примялось. Уже четвертый раз за месяц сестра ночевала у меня в общаге. В свою опаздывала с поздних гулянок, а комендант у них строгий — после одиннадцати не пускал никого. Никакие уговоры не действовали. Мне же удавалось незаметно провести сестру к себе в комнату. Тетя Валя часто засыпала прямо за столом. Со временем студенты уяснили — спала тетя Валя крепко, ее храп, похожий на гул трактора, разносился далеко по коридорам общаги. Поэтому студенты не боялись быть пойманными за нарушение правил.

— Чего? Да я о твоих вечных пьянках и гулянках! — зашипела я.

Ларка недовольно заворчала в кровати и натянула одеяло на голову. Только черный ворох волос остался выглядывать, как грязное пятно на белоснежной наволочке. Я покосилась на соседку и понизила тон.

Стало неловко. У Ларки завтра должен быть зачет, она и так подготовиться не смогла, а тут еще и я выспаться не даю. Но когда уже потянул за ниточку, не можешь остановиться, пока не распутаешь весь клубок до конца.

— Ты же знаешь, что матери нервничать нельзя! Хочешь, чтобы у нее повторный инфаркт был? Учти, Мария, — я взяла сестру под руку и потащила к кровати, — этот инфаркт наверняка станет последним. И он будет на твоей совести!

Машка рухнула на кровать, как скошенная поутру трава. Платье задралось, и я заметила разорванные на бедрах колготки.