Дарья Кузнецова - Симбиоз

Люди всегда остаются людьми, и что бы там ни говорил Сургут в самом начале про разные пути, человеческий разум неизменно подстраивает окружающий мир под себя и свои нужды, на какой планете и в каких условиях он ни развивается. Да, воздействие может быть разрушительным или щадящим, но… другой разум — это мазуры. Действительно — другой. А люди — те же, разве что полосатые немного.

А если это так, всё на самом деле очень просто, надо лишь немного разобраться с новой техникой. И я решительно скомандовала симбионту «соединяй!». Он попытался выказать сомнения и беспокойство, но в итоге сдался под давлением сокрушительного аргумента «есть идеи получше?».

Несколько мгновений молчания — и меня накрыл страх и боль. Откуда‑то снаружи, извне, они прокатились по нервам, отдались в затылке болезненным уколом и схлынули, оставив по себе ощущение гулкой тяжести в голове и лёгкую ломоту в теле. Я запоздало сообразила, что ощущения были не мои, что это симбионт передал чувства петы. И потом ещё озадаченно и участливо поинтересовался, что это со мной случилось.

Если бы он минуту назад не объяснил, что в передаваемую информацию они не вдумываются, действуя механически, — решила бы, что мазур издевается.

Как найти подход к чуждому разумному существу, которому невесть с чего больно и страшно? Я попыталась абстрагироваться от эмоций и понять, что вообще может происходить, и прикинуть, а что у этого существа может болеть? Причина может быть либо снаружи (например, ударилось оно больно) или внутри (скушало что‑то не то), и страх как раз говорил за первую версию. Обо что‑то удариться, просто лежа на воде, пета вряд ли могла, как вряд ли я могла случайно прищемить её или оцарапать. Тогда что?

Хорошо, что я читаю много развлекательной литературы, в том числе — старой, тех же самых толкиенистов, например. И в следующий раз я буду точно знать, что ответить на вопрос «да какая польза от этой ерунды?!» Потому что благодаря этим книгам я знала о лошадях чуть больше, чем смутное представление о внешнем виде животного, сейчас сохранившегося в отдельных уголках Земли в очень небольшом количестве, и сведения из древней истории. Да и не только о лошадях, о поведении животных в целом; я всё‑таки не биолог и никогда такими вопросами не интересовалась. У меня даже домашнего любимца никогда не было, и это не слишком‑то расстраивало.

В общем, именно почерпнутые из этих старых книг сведения подсказали ключик к разгадке. Ведь если животное появилось на этой планете само и вписано в местную экосистему, значит, у него в здешней природе должны быть естественные враги. И сейчас оно реагировало точно так, как должно было реагировать на нападение — страхом и болью от первого удара.

Выражаясь словами тех самых старых книг, «моя лошадь понесла», и теперь требовалось как‑то её успокоить и объяснить, что угрозы нет. Только для этого нужно сначала удостовериться, что угрозы действительно нет. И это как раз самое сложное: я даже примерно не представляю, какие могут быть враги у этого существа!

Не знаю, сколько прошло времени, пока я пыталась добыть нужную информацию у мазура и договориться с мечущейся петой. Наверное, совсем немного; это только казалось, что минуты тянутся бесконечно. Я посылала животному волны спокойствия и дружелюбия, уговаривала его и одновременно пыталась понять или узнать, что случилось. Очень хотелось связаться с кем‑то опытным и знающим, потому что знания симбионта были хоть и обширными, только совершенно бессистемными. Но я решительно откинула эту мысль. Кто и чем может помочь мне, если я не могу объяснить, что происходит? Сомневаюсь, что Сур — такой уж профи в обращении с животными, а больше знакомых у меня не было. Тем более — знакомых среди местных дрессировщиков и ветеринаров.

В конце концов удалось выяснить, «где болит»: на животе, ближе к головной части. А вот что именно — пета объяснить уже не могла.

Несколько мгновений я ещё пыталась уговорить животное успокоиться и обещала помочь, но доводы не доходили до адресата: он не доверял мне и не хотел ничего понимать. Выход оставался один и я, зажмурившись, упрямо поползла к морде взбесившегося транспортного средства.

Сложнее всего было даже не довериться хватке симбионта, а убедить напуганное подсознание, что пол и потолок не меняются местами. Если бы здесь была невесомость, было бы проще: я уже привыкла к переменному направлению силы тяжести в космосе, уверенно чувствовала себя на обшивке и спокойно ходила по брюху корабля, не задумываясь о том, что вишу вверх ногами. В невесомости пол был там, где стояли эти самые ноги, и вестибулярный аппарат быстро смирился с таким положением вещей.