Анна Дашевская: Семь гвоздей с золотыми шляпками

Разумеется, Марсиана валялась в моем любимом кресле возле камина.

Никому не известно, почему, но и я, и моя кошка предпочитали то кресло, что стоит правее — хотя слева точно такое же, с такой же гобеленовой обивкой, мягкими подушками и скамеечкой для ног.

— Бакстон!

— Слушаю, мадам! — дворецкий материализовался за моей спиной.

— Бакстон, позовите Марсиану на кухню и налейте ей молока.

— Осмелюсь заметить, мадам, Марсиана предпочитает сливки пятнадцатипроцентной жирности.

Я удивилась. Никогда не замечала за своей кошкой склонности к чревоугодию.

— Марсиана, неужели у тебя так изменились вкусы? — она все-таки повела ухом. Что ж, со стороны кошки это можно считать проявлением уважения.

На низком столике рядом с камином уже был приготовлен поднос с моим ежевечерним набором — графин с aqua vita (шестнадцатилетний островной нектар, напиток богов — если боги могут себе это позволить, конечно), подставка с любимыми трубками и несколько жестянок с табаком.

Ну да, я курю трубку. С тех самых пор, как оставила полевую работу.

Пробовала и сигары, но, честно говоря, трубочный дым мне вкуснее, да и для исследований подходит лучше. Он гуще.

Впереди длинные выходные, bank holidays, я никуда не спешу и никого не жду сегодня.

Камин у меня в малой гостиной, потомки называют ее «бабушкина полосатая комната». Те потомки, которые вообще бывали в моем доме. В тот момент, когда я ее обновляла, мне понравился полосатый шелк из Тариссы, его еще называют «паучий»; так что шторы и подушки как раз и сделаны из этого прекрасного, плотного, совершенно не истирающегося шелка. А поскольку в зимние вечера я курю именно здесь, все прочие члены моей семьи уверяют, что без кислородной маски в эту гостиную не зайдешь.

Бакстон снова возник рядом с моим креслом совершенно незаметно, вот только что была лишь красно-оранжевая загогулина на ковре, и, на тебе — ее попирают черные блестящие ботинки моего дворецкого.

— Могу ли я запирать двери на ночь, мадам?

— Да, Бакстон, запирайте и идите спать, сегодня я никого не жду.

— Благодарю Вас.

Дважды щелкнул замок парадной двери, тихонько звякнули ставни в библиотеке, в столовой, скрипнул ставень французского окна в большой гостиной… Горничные давно разошлись по своим комнатам — только я оставалась у камина в любимом кресле, да Марсиана сидела у огня и щурилась.

Еще пару месяцев назад рядом, в моем кабинете, вздыхала и щелкала клавишами компьютера Марджори, моя компаньонка и секретарша на протяжении последних тридцати лет. Но в конце апреля она поссорилась со мной (да-да, не МЫ поссорились, я вообще практически не принимала участия в этом позорище, только молчала и хлопала глазами). Поссорилась и мгновенно отбыла, не оставив адреса.

Почему позорище?

Ну, а как еще можно назвать сцену, устроенную одной женщиной неопределенного возраста «очень сильно за 80» другой женщине такого же возраста, и, Боже мой, из-за чего? Из-за мужчины!

Должна ли я сознаться, что последний мужчина, из-за которого я готова была беспокоиться, был моим же мужем? Последним. Ну да, третьим, ну и что?

Я вздохнула и посмотрела на фотографию Ласло, стоящую на столике — грех был бы жаловаться, он был хорошим мужем. Хотя и умер невовремя, оставив меня разбираться с кучей неоплаченных счетов, неверных решений, с истеричными женщинами, с нововведениями на семейных предприятиях, которые и так прекрасно работали не первый десяток лет, и прочая, и прочая… И как можно было в пятый раз использовать те же бочки из-под шерри для закладки односолодового aqua vita? Даже моя праправнучка Дани, а ей всего восемь, прекрасно знает, что четвертая закладка — последняя!

Мой коммуникатор, лежащий рядом с графином, тихонько хрюкнул. Странно, кто бы мог вызывать меня в такое время?

Новым секретарем я так и не обзавелась, поэтому пришлось самой пойти в кабинет и подтвердить принятие вызова.

— Я слушаю!

Экран оставался темным, но голос я узнала. За тридцать лет голос Марджори Оллесун я изучила лучше, чем список собственных вкладов в гномьих банках.

— Лавиния, я в беде!

— Говори, — я нажала на клавишу записи. Да, я и сейчас могу воспроизвести прочитанный текст или услышанный разговор дословно, но запись еще никогда не мешала.

— Камни Коркорана! Лавиния, прошу тебя! — она всхлипнула. — Эти… они убьют меня!