Андрей Гамоцкий - Абортарий

Какой бы папа ни был историк, но язык не поворачивается назвать его культурным и воспитанным представителем эксклюзивного мужского рода.

Часть третья. Оковалок

***

Если вышло так, что все мужчины одним махом переселились на другую планету, могу себе только представить, с каким злорадством они бы предвкушали фиаско женщин. Ставших вдруг независимыми и беспомощными.

По логике событий – фиаско неминуемое.

Но, спрашивается, с каких это пор женщина стала существом логичным и последовательным?

Цивилизация не пришла в упадок. Женщины очень быстро сообразили, что отныне задаривать и покупать их некому. Вместо оружия, машин и техники мировое производство переориентировалось на совершенно другие потребности. Магазины битком набили всякой дрянью – косметикой, парфюмерией, шмотками и бижутерией. На поверку – Золотой век феминизма оказался возможен только после практически полного истребления мужчин. И слово «практически» здесь очень важно, потому что крайне показательно, чтобы один да остался.

Смотрел, обалдевал и просил пощады.

Под чутким руководством женщин и мнимым командованием деда город Киев стал закрытым. Сегодня в нем проживает около пяти миллионов населения, а ежедневные утраты рожениц восполняются с остальных городов планеты.

В радиусе пятисот километров от Киева нет ни одного завода, фабрики или дымящей трубы. Снабжается город извне, по электрическим магистралям, пронизывающим окрестности во всех направлениях. Огромный гипермаркет, в котором я чешу загривок – заброшен, полуразвален и находится на отшибе городской черты. Сколько горючего хватило, туда и доплелся.

Впрочем, об этом тоже позже.

Ну как, тушки, снова заинтригованы?

***

Еще до того, как усесться своим калорифером за письмо, я решил следующим образом: первая тетрадь – это описание причин, по которым мне наследственно предначертано поселиться в холодильнике и зажить беспечной отшельнической жизнью; а вторая – рассказ, почему я наконец-то сделал это. Рассказ о том, что стало последней каплей.

Третья – теперешний быт. Мое заслуженное заточение и наказание.

Ну, туши, смею надеяться, по ходу дела вы втемяшите. Хоть и слишком уж выпотрошено вы выглядите, не в упрек будь сказано.

***

К тому же, от вас не убудет, если я буду повторяться или забываться, перескакивая с темы на тему, как резвящийся горный козлик.

***

В непосредственной близости от «Пенисного кольца» находится Дом Матери. Главное акушерское, гинекологическое, неонаталогическое и фетологическое учреждение страны. Много умных слов, но, по сути, там занимаются женским здоровьем в связи с беременностью и родами.

Папа и тут едко пошутил, окрестив Дом «Патан-кабаком».

– Ничего не скажешь, зданьице масштабное, – насмешливо замечал папа. – Так и давит своей монументальностью. Все, что есть новейшего для сохранности бабьего передка – собрано здесь. Не удивлюсь, если штатом числится треть Киева.

К слову, Иена тоже там работала. Вылавливала моих прихвостней и сортировала по степени полноценности.

Еще когда дед был жив и заправлял «батончики нугой», стали ходить слухи, что в Доме изобрели некую сыворотку вечной молодости и красоты.

Папа долгое время пытался выудить информацию об этой сказочной сыворотки. Но так ничего и не узнал. Чему я ни капельки не удивлен, учитывая его методику расспросов и общение с женщинами в целом.

– Ладно, пес с ними, – заявил он однажды, махнув рукой в сторону Дома. – Все равно половина обрюхаченного состава до сих пор мрут, как мухи.

***

Папа часто любил повторять, что в мире нет абсолютных бездельников. Потому что само безделье – тоже немалый труд. Особенно, если находишься в постоянном окружении женщин. Пардон, баб.

– И тем более, – добавлял он, – если нет даже надежды, что, кроме баб, может появиться кто-нибудь еще. Мужчина, например.

Наше с папой относительное ничегонеделание использовалось на воспитание и болтовню. По известным причинам я не учился в школе, репетитором и наставником числился отец. Отчего я и ходил постоянно в синяках и ушибах. И нахватался всяких гадких словечек.

Но вот уже более пяти лет, как папы нет. А мертвые, как известно – не словоохотливы. Впрочем, я чувствую, что многое из наших бесед отлично отложилось в моей памяти, и вам, туши, это будет не безынтересно.

Вот, например, что он сказал незадолго до кончины:

– Сынок, ведь поверь мне, веселого мало. Когда я дам дуба, ты останешься единственным мужчиной на планете. Подумай об этом…