Оливия Штерн - Пангея приветствует тебя!

– Все неважно, Ан-далемм. Если Повелитель пожелает, он даст тебе имя. И это же имя будет начертано на двери твоей погребальной комнаты.

Плечи женщины мелко затряслись. Ну вот, еще не хватало слез!

– Но, полагаю, ты не умрешь быстро, – поспешно сказал Уннар-заш, – Повелитель будет ценить тебя превыше многих.

Внезапно он понял, что женщина смеется. Затем, внезапно умолкнув, она в упор взглянула на Уннар-заша.

– Ты не просто так хочешь подарить меня вашему… как там его… тебя ведь наградят, да?

– Повелителю, – подсказал Уннар-заш. Скрывать было нечего, – если я отвезу тебя к нему, то буду прощен и вернусь ко двору. Я перестану быть заш , изгнанником, и стану Уннар-даланн, тем, кем был раньше. Советником. Кровным братом.

– А если я сделаю все возможное, чтобы ты не довез меня туда? Об этом ты, в силу своего примитивного развития, не подумал?

Уннар-заш пожал плечами. Он не совсем понимал, что такое «примитивное развитие», но общий смысл сказанного был ясен.

– Тогда мне придется тебя убить, Ан-далемм. У тебя должен быть хозяин. И он будет. Император, никто другой.

Она помолчала несколько мгновений, и снова досадная морщинка прочертила белый лоб. Будущая Ан-далемм размышляла, ее тонкие пальцы механически перебирали серебряную цепочку с медальоном. Затем она вновь подняла взгляд на Уннар-заша, и взгляд этот не пророчил ничего хорошего.

– Хорошо, я согласна, – медленно, очень тихо произнесла женщина, – я сделаю все, как ты скажешь. Более того…Я сделаю так, что ты будешь прощен и вновь станешь… кем ты там был, я не могу запомнить вашу терминологию. Но я хочу кое-что взамен.

– Не в твоем положении торговаться, женщина,– хмуро напомнил он, одновременно пытаясь сообразить, что такое «терминология». Эта женщина постоянно сбивала его с толку своими мудреными, непонятными словами, и Уннар-заш начинал сердиться.

Кому ж понравится чувствовать себя дураком?

– Это ты зависишь от меня, – Ан-далемм дернула уголком рта, – ты зависишь, судя по всему, от того, как я буду ублажать вашего царька. Ты ведь хочешь вновь возвыситься? Так что в твоих интересах сделать все, о чем я прошу. Я хочу, чтобы ты мне помог… найти…

Она ловко раскрыла медальон из гладкого светлого металла, который Уннар-заш сперва принял за серебро.

Внутри оказалось изображение женщины, слишком мелкое, чтобы разглядеть.

Ан-далемм кисло улыбнулась, провела пальчиком по кромке медальона и – о чудо! – изображение словно ожило, стало объемным и увеличилось так, что Уннар-заш смог вне всякого сомнения сказать, что перед ним портрет еще одной тонкой женщины из-за Гиблых радуг.

У нее было узкое, немного вытянутое лицо. Большие глаза. Дикий, хищный разлет черных бровей. И аккуратный нос, просто идеальный, с тонко очерченными ноздрями.

– Это твоя мать? Или сестра? – спросил он.

– Почему ты так думаешь? – радужные глаза пытливо заглядывали в душу.

– Вы похожи, – он пожал плечами, – но ты лучше.

– Я… не знаю, кто она мне, – прошептала Ан-далемм, – помню только, что должна ее найти. Здесь. Она должна быть где-то здесь.

– Здесь степь, женщина, – Уннар-заш рассердился. Впрочем, он всегда раздражался, когда к нему приставали с дурацкими просьбами, – она могла давно погибнуть. Уже давно ее кости могли растащить гиены.

– Если ты сделаешь все, чтобы найти ее, то я постараюсь сделать так, чтобы ты стал… – она резко захлопнула медальон.

– Уннар-даланн, – подсказал он, – твоя взяла. Пожалуй, я попробую поискать эту женщину. Но помни, степь не терпит слабых.

– Да уж. Это я поняла, – выдохнула Ан-далемм.

Было видно, что долгая беседа утомила ее. Женщина вытянулась на одеяле и закрыла глаза.

– Мы скоро отправимся в путь, – обронил Уннар-заш, выбираясь из-под тента на палящее солнце и, к вящему своему раздражению, понимая, что весь отряд внимательно слушал их разговор.

– Что уставились? – буркнул он, – Дей-шан, поди сюда.

Дей-шан – бывший старший отряда, до того, как Уннар-заш был вынужден, молча проклиная свою высокородную кровь, принять командование. Дей-шан походил на иссушенный, выдубленный ветрами и солнцем кряжистый пень – с волосами, заплетенными в косу, с почти коричневой кожей, изрезанной глубокими морщинами, с огромными руками и широченными плечами. В его черных глазах читалось глубочайшее презрение, питаемое к отпрыску знатного рода, Уннар-зашу, то есть. А еще Дей-шан очень любил, чтобы его боялись, неважно кто – мужчина, женщина, старуха, ребенок. Наверное, он и жрал бы страх, если б мог.