Оливия Штерн - Пангея приветствует тебя!

«Потом, – сказал он себе, – все это потом».

Однако женщина не торопилась приходить в себя. Дыхание оставалось частым и неглубоким, тонкие руки лежали безвольно на одеяле.

– А ну, все отойдите! – рявкнул Уннар-заш.

Возможно, он упустил нечто важное, то, что незаметно на первый взгляд? Быстро дернул за узкий ворот одеяния женщины, надеясь разорвать его – застежки не было видно. Ворот подался легко, разошелся ровно посередине, и на белой коже блеснул тонкий шнурок. Уннар-заш подумал – серебро, бездумно пропустил шнур меж пальцев, достал медальон.

«Все после», – напомнил он себе.

И, отчаявшись – а отчасти понадеявшись на везение – отвесил своей обретенной надежде хлесткую пощечину. Одну, вторую, третью.

Тело судорожно дернулось под руками, и она открыла глаза.

В этот миг Уннар-зашу почудилось, что весь мир вокруг – и великая степь, и хрустальный небесный купол, и застывшие в напряженном ожидании его верные воины – все сжалось в горошину и мгновенно утонуло в переливчатых женских глазах.

Он выругался в сердцах, будучи не в силах оторваться от этого явленного духами чуда. Никогда, никогда не рождалось в степи подобных людей – с ярко-синими волосами и глазами, не имеющими цвета. Радужки неведомо как попавшей в степь женщины казались абсолютно белыми, с темно-серыми ободками по краю, но при этом переливались всеми цветами радуги словно бриллиант под лучами солнца.

Женщина моргнула, непонимающе уставившись на Уннар-заша. Оглядела с ног до головы, и ему не очень понравился взгляд – резал как ножом, почти проникая под кожу, с хрустом вспарывая сознание. Мимолетная улыбка тронула уголки бледных, растрескавшихся губ. А Уннар-заш вдруг подумал, что та, единственная тонкая женщина, которую он видел, этой и в подметки не годилась. Брату наверняка понравится, он ведь любит таких вот, с норовом, их всегда приятней ломать, наслаждаясь собственной безграничной властью и безнаказанностью.

Да и – великие духи! – кто посмеет перечить самому владыке Степи?!!

«Она привыкла повелевать? Что ж, тем хуже для нее».

Уннар-заш молча протянул женщине флягу с водой, та приняла ее и начала жадно пить, поглядывая на воина из-под иссиня-черных ресниц. А Уннар-заш отчего-то пожалел, что не заглянул в ее медальон. Нет, конечно же, он мог сделать это в любой момент, но…вдруг смутился под пристальным взглядом этих бриллиантовых глаз. И одновременно – странное, не поддающееся объяснению удовлетворение.

«Огонь-баба. Брат оценит, обязательно оценит…»

Ну, а что дальше?

Он понимал, что женщина явилась из-за Гиблых Радуг. Из страны, неведомой и враждебной, где все люди обладают такой вот белой кожей и тонкими, непрочными костями. Точно так же он знал, что преподнесет ее в дар Повелителю, и тот простит своего кровного брата. Тонкие женщины ценились дороже золота, ибо несравненно владели искусством любовных утех и, к несчастью, были недолговечными цветами гарема Повелителя. Умирали в первых же родах. Однажды Повелителю уже привозили такую же, тонкую и бледную. Она прожила всего год и погибла в муках, так и не разродившись. Младенца достали, но он тоже оказался слишком слаб, чтобы выжить.

– Я отвезу тебя Повелителю, – сказал тихо Уннар-заш, – и снова стану Уннар-даланном, ближайшим советником и кровным братом. А ты станешь Ан-далемм, любимой его наложницей и розой Хеттра.

Она подавилась водой, отняла флягу ото рта. А затем тихо спросила на ломаном языке империи Зу-Ханн:

– Что… такое Хеттр?

***

– В твоей стране говорят на языке империи? – Уннар-заш не стал скрывать удивления, – воистину, Зу-Ханн охватила весь мир!

– В моей… стране? – внезапно женщина глубоко задумалась, гладкий высокий лоб прочертила вертикальная ниточка-морщина.

«Э, нет, так не пойдет. Ан-далемм не должна утруждать себя размышлениями любого рода».

Уннар-заш не удержался и дотронулся до ее лба, разглаживая, стирая противную взгляду складочку.

Кажется, женщина даже не обратила внимания на прикосновение огрубевших пальцев. Она растерянно посмотрела на Уннар-заша.

– Я… не помню… где я жила раньше.

«Ну и ладно, зачем оно тебе?» – он усмехнулся, потом успокаивающе взял ее за руку.

– Это неважно, Ан-далемм. После того, как я отвезу тебя Повелителю, твое прошлое не будет иметь никакого значения.

– Ты так странно… меня называешь, – пробормотала она, – почему? У меня… кажется… было имя. Но я…

Она закрыла глаза и горестно вздохнула.