Стефани Майер: Жизнь и смерть

И вот теперь мне предстояло длительное заточение в Форксе до самого окончания старшей школы. Полтора года. Восемнадцать месяцев. Я чувствовал себя приговоренным к тюремному заключению. На восемнадцать месяцев, выдержать которые будет весьма непросто. И когда я захлопнул за собой дверцу автомобиля, звук был похож на лязг железного засова в двери камеры.

Ну ладно, хватит мелодрамы. У меня просто богатое воображение, и мама любит мне об этом напоминать. Конечно, это мое собственное решение. Добровольное изгнание.

Правда, от этого не легче.

Мне нравился Финикс, этот большой, беспорядочно застроенный город. Нравились солнце и сухая жара. Нравилось жить с мамой — там, где я был нужен.

— Ты не обязан делать это, — в сотый раз повторила мне она, прямо перед тем, как я направился к пункту досмотра.

По словам мамы, мы с ней так похожи, что я мог бы использовать ее вместо зеркала для бритья. Но это не совсем соответствует истине, хотя с отцом у меня внешне и вовсе нет почти ничего общего. У мамы, в отличие от меня, заостренный подборок и полные губы, а вот глаза у нас абсолютно одинаковые. Только маму детское выражение ее больших светло-голубых глаз делает похожей скорее на мою сестру, чем на мать. Многие так и думают поначалу, и маме это нравится, несмотря на то, что она утверждает обратное. Мои же глаза, хоть и такого же цвета, выглядят менее молодыми и более… нерешительными.

Глядя в эти широко раскрытые и полные волнения глаза, так похожие на мои, я запаниковал. Ведь я заботился о маме, сколько себя помнил. То есть наверняка было время, когда я носил памперсы и не занимался счетами, документами, приготовлением еды и общей организацией, но я этого не помню.

Правильно ли оставлять ее самостоятельно заботиться о себе? В течение месяцев, потраченных на принятие этого непростого решения, мне так казалось. Но сейчас всё выглядело одной большой ошибкой.

Правда, теперь у нее есть Фил, который проследит, чтобы счета были оплачены вовремя, холодильник не пустовал, в машине хватало бензина… и чтобы у мамы была возможность кому-то позвонить, если она потеряется… Теперь она не нуждается во мне так сильно.

— Я хочу уехать, — соврал я. Никогда не был хорошим лгуном, но в последнее время так часто повторял эти слова, что они стали звучать почти убедительно.

— Передавай привет Чарли.

— Передам.

— Скоро увидимся, — пообещала мама. — Помни, ты можешь вернуться домой в любую минуту. И если что-то случится, я тут же прилечу за тобой.

Но я знал, насколько сложно ей будет сделать это.

— Не беспокойся обо мне, — попросил я. — Все будет отлично. Я люблю тебя, мама.

Она крепко обнимала меня еще минуту, а потом я прошел через металлоискатели и больше ее не видел.

Мне предстоял трехчасовой перелет из Финикса в Сиэтл, потом еще час на небольшом самолете до Порт-Анджелеса и наконец час езды до Форкса. Летать я никогда не боялся, но перспектива провести целый час в машине с Чарли несколько тревожила.

Правда, Чарли повел себя в этой ситуации очень достойно и, казалось, искренне обрадовался моему решению окончательно переехать к нему. Он уже записал меня в школу и собирался помочь с поиском автомобиля.

Но все равно неловкости было не избежать. Ни меня, ни его нельзя назвать экстравертами, а это, пожалуй, необходимое качество для всех, кто живет с мамой. Да и вообще, о чем нам говорить? Ведь я не делал секрета из того, как на самом деле отношусь к Форксу.

Когда мой самолет приземлился в Порт-Анджелесе, шел дождь. Это даже не дурной знак, а что-то неизбежное. С солнцем я уже попрощался.

Чарли ждал меня у своей патрульной полицейской машины. И это было ожидаемо. Для всех жителей Форкса Чарли — шеф полиции Свон. Несмотря на некоторые проблемы с денежными накоплениями, я все равно хотел купить себе машину главным образом потому, что перспектива разъезжать по городу на автомобиле с красно-синими мигалками внушала мне ужас. Ничто так не замедляет движение на дорогах, как полицейские машины.

Споткнувшись при спуске с трапа самолета, я врезался прямо в Чарли, который неловко обнял меня одной рукой.

— Приятно видеть тебя здесь, Бо, — с улыбкой поприветствовал он меня, привычно помогая устоять на ногах. Мы смущенно похлопали друг друга по плечам, а потом он отступил на шаг: — Ты не больно-то изменился. Как поживает Рене?

— У мамы все отлично. И я рад тебя видеть, пап, — мне не полагалось в лицо называть его Чарли.

— Ты действительно уехал от нее со спокойной душой?