Воль - Шум слепых

Напряжённые думы, не обрамлённые мечтаниями и размышлениями по отношению к бытию, наконец вспыхнули красками – придумывала план по растормошению братца по судьбе. Любовалась красивым мужественным лицом, проникала мыслями в его непонятную голову, глядела на свои ладони, вслушивалась в стук сердца.

Чем дольше остаёшься одиноким – тем быстрей приходят сумасшедшие замыслы. Никак не ожидала, что моя храбрость заставит так изощрённо измываться над инвалидом. Слишком храбрая. Слишком быстро думала.

Пока ветер усиливался, песчаные потоки призывали не сбивать темп путешествия, а существо, не думавшее подняться, оказался обвит поясом от халата, в котором попала сюда. Я говорила, как можно громче, сидя на коленях, удерживая с невыносимой для меня силой, трясущуюся ладонь, которую продолжали мощные, натренированные на злодейства пальцы, цепкие, обжигающие льдом. Пока он второй ладонью вдавливал в песок моё лицо, лишь улыбалась, понимающе и сочувствующе. Пока он вдавливал меня, а я всматривалась на полумертвеца, в его очерствевшей лик, проявлявший столько злобы, в синие от красноты вены, покрывшие замысловатыми, симметричными узорами область острых выразительных ключиц, длинную толстую шею, как у лихого жеребца, бледные щёки, от которых остались лишь выразительные скулы, прямой нос, ноздри которого так и дымились от гнева и недовольства, а узоры всё вились и вились, и вот его глаза, что не увидеть, пока он сам не позволить… Пока он вдавливал меня, ослабевшими пальчиками выводила буквы на разных языках, что знала, иероглифы, что помнила. Надеялась до последнего, что существо поймёт меня и сжалится.

Зрячая и незрячий. Немой и говорящая. Слышащий и глухой. Крайности одной монеты. Мужчина и женщина. Земля и небо. Посреди вечного изменчивого мира.

.

Кто-то тянет руки, кто-то их прячет. Кто-то протягивает в дружеском настроении ладонь, кто-то от желания выпучить на общество свою значительность и лицемерное великодушие. Кто-то протягивает от сочувствия, а кто-то скрывает в карманы или за спину от невыносимого угрызения совести, от душещипательной истории страха.

Кто сломается первым? Его воля или моё упорство?

– Или погибнем здесь вместе. Я не отпущу тебя. Пускай не слышишь, но лучше бы тебе уловить мою интонацию, – захрипела, подобравшись к уху, скрываемому чёрными волосами, плотной тёмной тканью. – Мы должны идти. Я помогу тебе. Так что встань. Встань! – и подхватила его за грудки, когда попытки вывести буквы оказались тщетны.

Я напоминала песок в вихре шумного ветра. Я проникала в каждую щель. Я заполняла собой всё пространство.

Мой голос. Моё стремление продолжить путь. Мои руки, тянущие за собой мужчину, к небу, к солнцу, к концу путешествия. И десятки лент, устремившиеся за одинокими путниками.

Я тащила его, надрывалась, звала к себе. Я тащила его груз на себе. Я взяла всё. Как сошедший с ума творец, признавший в себе Наполеона, как взяточник, не знавший в себе меры и благородства, и чести, как человек, что не может напиться, выспаться или отдохнуть, как полоумный, по колено утопая в песке, тащила на себе его. Существо не стремилось больше вырываться, бить меня, душить, оно просто распласталось и позволило взвалить на себя всю тяжесть испытания на себя.

Гадкий лицемер. Ленивый хитрец. Урод.

Но я выбрала этот путь. Я решила взять всё. Я решила не жаловаться.

Даже если нас будет миллиарды повсюду, даже если утону в людях… где гарантия, что не поступлю также, повстречав его на пути вновь? Что не позволю тащить себе печаль мира, выносить чужую судьбу человека, что просто зацепится, почти безвольно, нехотя, за протянутую руку, смелую, очень дурную?

Мы всегда жалеем не тех, а кто действительно нуждается в помощи… признаём их слишком сильными для вольных глупостей и проявлений низких эмоций, как истерика, плач, заразительный, совсем не светский смех. Нас попрекают воспитанием, зарывают нашу искренность в гробы, состоящие два на два, с четырёх сторон, а ещё из границы, закрывающей вверх, и той, что вот-вот упадёт, хрустнет, и ты уже даже не на дне. Лицемеры растят из нас лицемеров. Слишком стыдно громко смеяться, ругаться матом, когда больно, потому что не прилично, хотя это более чем выражает негодование, а, может, помогает избавиться от боли и желания убивать тех, кто так вытряс душу, что дышать невыносимо. Неприлично. Неправильно. Аморально.

Резкие шаги. Росло раздражение. Тащила, молча, не жаловалась, уже даже и привыкла идти вперёд и без остановок, не обращая внимания ни на тяжесть, ни на обстоятельства, ни на себя.