Сара Блэкли-Картрайт: Красная шапочка (последняя, неизданная глава)

— Я… — Девушка содрогнулась и напомнила себе, что надо держаться. — Я думаю, Волк ушел из наших мест.

Бабушка, казалось, не придала ее словам значения.

— Все хорошо, милочка, — отозвалась она голосом ровным, как озерная поверхность в погожее утро. — Здесь нам нечего бояться. У меня похлебка есть, горячая. Не забывай: хлеб да капуста…

— …Лихого не попустят, — шепотом договорила Валери.

Еле двигаясь, она наполнила миску супом и подложила хворосту в очаг.

Бабушка рассмеялась. Занавеска искажала черты ее лица, да и слова звучали иначе, и смеха такого Валери прежде не слышала. «Но это она, — твердила себе девушка. — Кто же, как не она?»

Но приглушенный бабушкин голос упрямо казался необычным — более низким, почти мужским.

— То-то и оно, деточка. Так что кушай спокойно и не бойся ничего.

Есть не хотелось ничуть, но и отказаться было бы невежливо. Вот же странно: раньше в присутствии бабушки подобной неловкости не возникало, Валери всегда держалась естественно и даже не задумывалась об этом. Едва она неохотно поднесла ложку к губам, что-то ткнулось ей в ногу.

От ужаса чуть не лопнуло сердце.

Это был всего лишь бабушкин черный кот. Валери нагнулась и почесала бархатистую шерстку между ушами. Но зверек пришел вовсе не за лаской — он облизывался, глядя на ее колени, где дымилась миска с похлебкой.

У Валери перед глазами закружилась комната.

— Похоже, мне нездоровится… — растерянно пролепетала она. И добавила, глядя в миску, на лавровый лист, под которым прятался кусочек жесткого мяса: — Что это?

Подняв затуманенные глаза, Валери увидела, что бабушка все еще в своем алькове. Занавеска и ночная рубашка делали ее фигуру бесформенной; не разглядеть и лица. Девушка смущенно отвернулась — невежливо смотреть на неодетую пожилую женщину. Но в следующий миг пришлось снова обратить взор на спаленку — зашуршала отодвигаемая занавеска.

И вовсе не так двигается человек преклонных лет. Слишком резкий рывок, слишком энергичная поступь, как будто силы девать некуда. Представший перед Валери силуэт уж точно не принадлежал ее бабушке. Однако разум отказался воспринять то, о чем говорили глаза.

А говорили они о том, что перед ней — ее родной отец!

Да, отец — но не такой, каким Валери его знала. С ним произошла невыразимая перемена, как с гусеницей, когда она превращается в бабочку. От него веяло мужеством и властностью; он внушал благоговейный трепет! У него лицо Сезара, да, но глаза… Они так похожи на глаза Волка!

От неожиданности она потеряла дар речи. Но молчать было нельзя — слишком много родилось вопросов.

— Папа…

Лицо Сезара тотчас помрачнело.

— Мне очень жаль. — Голос звучал точь-в-точь как отцовский. — Она… умерла.

Умерла? Но почему не только скорбь слышна в голосе Сезара? Еще как будто есть смущение, раскаяние… и чуть ли не торжество!

Что же случилось?!

— У меня не было выбора… Она поняла в конце концов, что я собой представляю.

Очнись, Валери! Это сон! Да просыпайся же!

— Что? Нет, этого просто не может быть. Да нет же, папа! — Валери вымученно рассмеялась. Она не верит! В такое нельзя, невозможно поверить. — Ты шутишь?

— Ах, если бы…

И тут она поняла, что тлеет в отцовских глазах. Стыд. В следующий миг девушка заметила ожог на руке.

«Нет, нет! — изо всех сил внушала она себе. — Этот не папа! Мой отец — добрый человек».

Но что толку спорить с очевидным? Это Волк. Она попалась в злые сети. И теперь она целиком во власти чудовища.

— Нет, папа… — пролепетала Валери, сознавая, что протестовать бесполезно. Да и где взять слова, которыми можно выразить такой ужас, такое смятение. — Как… как ты это сделал?

Сезар несколько мгновений стоял потупясь, но затем к нему вернулась столь поразившая Валери властная, волевая осанка.

— Дитя мое, я очень тебя люблю. Так хотел, чтобы у тебя было нормальное детство… потому-то и вел двойную жизнь. Прятался под личиной простака. Прозябал в бедности. — Он взволнованно заходил по комнате; с языка срывались полные страсти фразы. — Так бы жил и дальше, если бы меня хоть чуть-чуть ценили! Если бы меня уважала хотя бы собственная жена! Ведь это было невыносимо. И вот иссякло терпение… Да! Сколько можно мириться с жалкой долей, когда заслуживаешь несравнимо большего? И тогда я решил: уйду отсюда! Подамся в город… в края удачной охоты.

Сезар уже рычал, от него веяло небывалой пугающей мощью. И эти звуки, это зрелище завораживали Валери.