Иван Кудишин - Атомные Ринки

– Не знаю, проф. Знаю только, что им уже три с половиной месяца, и они вполне жизнеспособны.

– О'кей, Ларкин. Еще вопросы есть?

– Нет, проф.

– Тогда – до завтра. Идите, отдыхайте.

Как только шаги студента затихли в другом конце гулкого коридора, Либстер решительно встал и направился в детское отделение.

Дежурная сиделка всем своим могучим бюстом встала на защиту бокса номер пять. Не помогали никакие увещевания, ни фамилии фон Далецки и Либстер. Пришлось возвращаться в свой кабинет за пропуском. Лишь оранжевая пластиковая карточка усмирила сурового цербера. Ник вошел внутрь.

Девочки не спали. Они внимательно поглядели на нового гостя. Либстер был удивлен, если не сказать – поражен. Судя по всему, близняшкам было хорошо в общем теле; на кожице нигде, даже в тех местах, которые должны были постоянно соприкасаться и тереться, не было заметно раздражений. Как психиатр, Николас был приятно удивлен спокойствием девочек, их смышленым, изучающим взглядом. Он протянул своим новым знакомым палец. Нежные младенческие пальчики коснулись его руки. Девочки заулыбались. Через минуту они уже без помощи Ника схватили погремушку и играли с ним.

Несмотря на постоянные знаки неодобрения со стороны ревностной сиделки, Ник стал часто заходить в бокс номер пять. Работы у него сейчас было мало, в основном – консультации со студентами. Играя с девочками, лаская их, Ник логически подходил к самому ответственному решению в своей жизни.

Детей, как, впрочем, и жены, у Ника не было; он просто настолько привык с юности к самостоятельной жизни, что как-то забыл жениться. Женщины были от него без ума, неоднократно делались попытки женить его, но хитроумный Ник мастерски уходил из расставленных сетей. У него было несколько бурных скоротечных романов, но ни одна из обольстительниц не оставила в его жизни сколь нибудь заметного следа. Правда, как сказал кто-то мудрый, если к сорока годам в комнате мужчины не раздаются детские голоса, в ней поселяются кошмары. В отношении Ника эта сентенция, к большому сожалению, оказалась справедлива: в свои тридцать шесть он начал ловить себя на том, что если в его жизни не появится близкий человек, то вскоре ему может понадобиться помощь его коллеги-психиатра. Ринки так тронули его сердце, что он решил удочерить их. Долгими вечерами, сидя у себя в номере, Ник трезво оценивал ситуацию и приходил неизменно к выводу, что ничего кроме пользы от этого не будет. Он сможет дать девочкам неизмеримо больше, чем все сиротские дома мира: в первую очередь, сознание полноценности и нужности. На скудость средств Ник не жаловался, при его сорока пяти тысячах годового дохода он смог бы отлично их обеспечить и дать им образование. Итак, Ник решился.

В одно из хмурых декабрьских утр, под конец студенческой практики, Ник вошел в кабинет профессора Далецки. Профессор, недавно вернувшийся с обхода, был в неплохом расположении духа.

– Доброе утро, док Либстер! Что вас привело ко мне? – пафосно произнес пожилой хирург, но тут же улыбнулся: на лице Ника отражалась сложная гамма чувств, среди которых преобладало смущение.

– Здравствуйте, проф. У меня чисто личный вопрос.

– Интересно! Давно ко мне не приходили с личными вопросами. – Фон Далецки указал Нику на кресло.

– Я хотел бы знать, что Вы предпринимаете, когда у Вас появляются, скажем так, дети, от которых отказались родители? – Ник уселся на краешек сидения и сцепил руки в замок.

– Мы связываемся с детскими приютами и устраиваем их туда.

– А если ребенок родился с физическим изъяном?

– Тогда мы оставляем его у себя, по возможности ликвидируем изъян, а если он неустраним, передаем ребенка в дом инвалидов. Коллега, ведь Вы это прекрасно и без меня знаете. Ближе к делу.

– Проф, я бы хотел узнать, реально ли мне удочерить девочек из пятого бокса? – выдохнул Ник.

Далецки не поверил своим ушам.

– А как посмотрит на это, простите за бестактность, Ваша жена?

– Смотреть некому. Я не женат.

– Ну, раз так, то полагаю, что проблем с моей стороны не будет. Утрясайте юридические формальности. Я с удовольствием помогу Вам, мистер Либстер, уладить проблемы с законниками. Как я понимаю, этот шаг Вы хорошо обдумали, и отговаривать Вас бессмысленно.

–Вы правы, дорогой проф. Я, знаете ли, одинок. Извините за сентиментальность, но близких людей у меня, к сожалению, не осталось. Честно говоря, я побаиваюсь попросту свихнуться. То-то будет весело! Нобелевский лауреат, профессор психиатрии попадает в желтый дом… Я абсолютно уверен, что смогу быть полезен этим малышкам, чувствуется, они большие умницы и должны иметь в жизни нечто большее, чем просто вовремя поданную еду и стираные простыни.