Диана Билык - Капитанская дочка для пирата

Что ты сделаешь? Заговоришь до смерти? Да и клинок остался у врага.

Перед глазами всплывает дерзкая ухмылка и льдистые глаза. Холодные и безжалостные. Так смотрит человек, которому безразлично завтра, будто оно никогда не настанет.

И на лице ни следа от моего удара. Достала ведь, точно помню!

Прикрываю глаза, чтобы сделать несколько глубоких вдохов. В груди давит и жжет, точно под ребрами кто-то раздувает угольки. Боль в плече никуда не уходит, но терпеть можно.

– Спать, – шепчу я тихо. – Все равно ничего другого не остается.

Но время тянется, а сон не идет. Или приходит, но я его не чувствую. Ноющая боль удерживает на плаву сознания, а пульсирующая агония выталкивает из вязкой тьмы и заставляет приоткрывать веки.

Мрак не кончается, он в бесконечной степени. Глухой, разбавленный скрежетом деревянного настила. Кто-то ходит за дверями, кто-то дышит, кто-то говорит.

Прикрываю веки, принуждая себя спать. Во сне и раны быстрее заживают. А когда открываю в следующий раз глаза – в окно яростно бьются лучи Ойса. Уже утро или день?

А может, этот свет мне мерещится? Не могу понять.

В горле пересохло, дерет точно наждаком, но не кричу и звать на помощь не пытаюсь. Только устраиваюсь так, чтобы свет не бил в глаза и сжимаюсь в комок. Проваливаюсь в вязкий дурман, ничего не слышу, даже перешептывания и потрескивания превращаются в отдаленное гудение.

Покачиваюсь на волнах беспамятства, боль почти не тревожит. Когда переворачиваюсь на другой бок, света уже нет, в трюме абсолютно темно. Слышу в стороне слабое пощелкивание и шебуршание.

Зажмуриваюсь, представив, как враг снова подходит и предлагает воды. И насмешка в холодных глазах ранит сильнее стали. Стискиваю зубы до хруста и жду. Что еще мне остается?

Щелчки превращаются в мерный стук, скрипит верхняя ступенька. Через секунду на щеку что-то капает.

Я подскакиваю, как ужаленная, и хватаюсь за плечо от вспышки острой боли. У моих ног копошится Бикуль. Опутанный лианами кот смотрит на меня горящими глазами и покачивает перед лицом небольшим мешочком из листьев. Я чувствую запах свежей влаги и прижимаюсь к другу, почти плачу от облегчения. Спасся! Пришел!

Губы растягиваются в усмешке. Теперь мы посмотрим, кто кого, пират!

Не успеваю пригубить воды, как взвизгивает замок, и дверь распахивается.

Не сплю. Как дурак, не сплю всю ночь. И весь день держусь около трюма. Как тень. Брожу туда-сюда, кручу канаты, отдаю команды, а сам взглядом прикипаю к неприметной двери.

Прислушиваюсь. Уши начинают гореть от напряжения. Но девка упрямо молчит и не зовет. Что за толстолобик!

Кулаки уже гудят от нервов, я бесконечно сжимаю их и разжимаю. Понимаю, что без нее никуда не двинусь.

Пару раз гаркаю на матросов просто так, срывая злость. А пусть не расслабляются! Они притихают и до конца дня меня не трогают. Наверное, на моем лице все написано: "Не приближайся – задушу!"

Когда Ойс заваливается за горизонт, я не выдерживаю и иду к пленнице. Прежде чем войти, прижимаю ухо к металлу и слушаю. А если я опоздал? Упертый старый дурак! Она ведь ранена и голодна…

Потерять сейчас единственный шанс на спасение из-за своей гордости, будет страшнейшей моей ошибкой.

Что-то внутри шуршит. Жива! От радости резко распахиваю дверь, но на лицо надеваю бесчувственную маску. Кажется, огромная тень отскакивает от моих ног на потолок. Девушка сидит в том же месте, где я ее оставил. Грязная. Растрепанная. Но все такая же коварно красивая. Зараза! Синие блюдца распахнуты и блестят ненавистным огнем.

Да, можешь ненавидеть меня. Только живи.

Наклоняюсь и протягиваю ей руку.

– Идем, красотуля. Согрею тебя и накормлю. Хватит дуться. Губы пересохли, пить же хочешь. Зачем упираешься?

Замирает и смотрит, как на скользкого кальмара, протянувшего щупальце. Терплю и не отвожу взгляд. Пусть. Только бы согласилась выйти и поесть, а дальше я придумаю что-нибудь. Приструню и заставлю помочь.

Она будет сопротивляться, я чувствую это нутром, вижу в глубине зрачков. И не могу не признать, что этот не гаснущий костер протеста заводит. Я будто вернулся на много лет назад и с восторгом смотрю на бушующее море. Яростное, дикое и дурманящее кровь.

Сердце отплясывает в груди, а фурия что-то обдумывает, и время тянется невыносимо медленно.

Вдруг она кивает и вкладывает тонкие пальчики в мою ладонь. Опускает ресницы и позволяет себя поднять, даже ненароком прислоняется к груди, всего на мгновение, но я чую подвох.