Евгения Орлова - Роксет. Классификация безумий

– Мне этого для него не жалко! – скрещиваю руки на груди. От боли, что он оставил меня здесь одну наедине с этим страшным типом у меня ноет сердце. Но я не сержусь на него. Он же не предполагал, что со мной может что-то случиться. Этот клуб на самом деле хороший… Но так хочется оказаться в его объятиях, вдохнуть запах табака и холодных горьких цитрусов и забыть обо всем на свете.

– Даже так… А если он тебе не пара? И не оценит твоей жертвы? – уборщик качает кудлатой головой, в очередной раз испуская протяжные звонкие ветры.

– Не важно! – в мыслях о нем меня всегда преследует отвага. Вот и сейчас она снова поднялась в бой.

– Как интересно… А есть хоть что-то, что тебе для него жалко? Что бы ты не стала делать или отдавать за шанс быть с ним? – сиплый голос обретает песочную зыбкость. Он будто касается моей души, просачиваясь куда-то очень глубоко и страшно.

– Нет, – мои слова храбрее меня в миллион раз, и звучат они как столпы новорожденной воинственной вселенной, – я все отдам за то, что быть с ним рядом…

–Хм… – уборщик кривит свои сизые толстые губы, и мне они вдруг начинают напоминать червей. – Что же… Будь по-твоему… Твои слова услышаны…

Мне нравится, что мои ученики не склоняют головы, а слушают друг друга и урок с открытыми лицами и сердцами. Десять детей лет восьми спокойно сидят вокруг меня на пуфиках, в то время как более старшие ученики углубились в недра лабиринта окружающей нас библиотеки. Восточный ветер чуть касается наших лиц, пробегая под одной из многочисленных каменных арок, принося с собой ароматы «Сада Рождений». Делаю глубокий медленный вдох. И улыбаюсь тому, как восьмилетки старательно раздувают носишки, повторяя за мной. Пахнет солью и горьким медом. Едва уловимый шлейф приносит радостные вести. Чуть наклоняюсь вперед на своем уютном кресле.

– Итак… Вопрос… Который нам следует себе сейчас задать… Звучит…– дети оживают от моих неторопливых слов мелкими движениями. – Пиоро?

Упитанный невысокий мальчик с кудрявыми темными волосами радостно подскакивает на ноги, когда я киваю ему, и принимается тараторить.

– Что… что Вселенная пытается …. Нет. Не так! Что…

– Не торопись, – подбадриваю его кивком, – подумай еще раз и скажи.

Пиоро зажмуривается и надувает щеки. Другие дети хихикают, склоняют головы на бок или качают ногами, ожидая, когда их друг соберет мысли в единую систему.

– Каким именно из происходящих в ней событий Вселенная посчитала нужным поделиться с нами? – наконец выпалил он тонким испуганным голоском.

– Молодец, Пиоро, все верно! – Мальчик шумно опускается на пуфик. – И что же по-вашему сейчас происходит?

На ноги сама поднимается Лода. Бойкая девочка с россыпью бриллиантовых нитей в молочных волосах. Они ей до странного не идут, но дань традициям соблюдена честно. Простая одежда детей кажется неуместной по сравнению с драгоценными нитями в прическах девочек и обручами, сплетенными сложными узорами из золотой проволоки, на лбах мальчиков. Лода – всезнайка, чем очень гордится. И потому перед тем как начать ответ она старательно вздергивает подбородок.

– Вселенная прислала своего посланника ветра из «Сада Рождений», – поставленный голосок льется, как раскаленный металл, не оставляя возможности для возражений или попыток что-либо изменить, – он принес нам весть о том, что цветы новой жизни готовы распуститься в течение трех дней. А значит стоит готовиться к главному празднику – «Дню Сорванных Масок».

В библиотеке за моей спиной наступает такая тишина, что я невольно пытаюсь припомнить: нет ли там кого из старших учеников, которым в этом году сравнялось семнадцать. Но насколько я знаю, там лишь пятеро детей. И старшему юноше четырнадцать с половиной лет.

– Так и есть, Лода. Ты делаешь успехи. Садись.

Я вижу, что она недовольна. Она хотела рассказать всем о «Дне Сорванных Масок» и стать лучшей ученицей сегодняшнего дня. Но Лоде предстоит учиться держать в узде свою гордыню, так что я переношу свое внимание на Ленву, что с силой сцепила тонкие пальцы в замок.

Она стесняется своего голоса. Со стороны может показаться, что у нее в горле сидит испорченный приемник, из которого то раздается хриплый шепот, то оглушающий ор. Но я знаю, что если не давать Ленве замыкаться в себе, а научить ее управлять своим даром, то когда она вырастет, никто не станет смотреть на ее неказистую внешность. Страстный, манящий, то едва ощущаемый, то заслоняющий собой небо голос ее будет ставить на колени всех, с кем она решит говорить.