Натали Стердам: Спи со мной. Пробуждение

Камера внезапно отключается. Вставляю запасные аккумуляторы, жму на спусковую кнопку. Ничего. Увлеченная мыслями об Эве, я взяла разряженные аккумуляторы. Отлично. Очень профессионально. Вздыхаю, недовольная собой. Возвращаться в отель смысла нет – до конца выступления и начала кинопоказа осталось минут двадцать.

Встаю в проходе, облокотившись плечом о стену. Хорошо, что успела отснять половину концерта, а впереди десять дней фестиваля – журналу хватит материала.

– Привет… Ли.

– Эва! – Я узнаю ее голос до того, как оборачиваюсь, но старательно демонстрирую дружелюбное удивление, пытаясь понять ее намерения и прикинуть, знает ли она о нас с Зейном.

– Как дела? Работаешь на фестивале? – Располагающая, открытая улыбка. Почти искренняя. Украшенное пайетками короткое бирюзовое платье на тонких лямках, серебристый клатч, уложенные эффектными волнами светлые волосы. Идеальная женщина. Мечта любого мужчины.

– Да. А ты здесь какими судьбами? – Отвечаю такой же фальшивой улыбкой, гадая, зачем Эва подошла ко мне.

Хорошая новость в том, что она, похоже, не собирается вцепиться мне в волосы и закатить скандал. Плохая – в том, что не планирует ограничиться дежурным приветствием.

– Люблю хорошие фильмы, плюс на кинофестивале можно завести полезные связи. – Ей приходится подойти совсем близко, чтобы не перекрикивать музыку. – Я, кстати, вернулась в Осло. Устала от Неаполя, он меня разочаровал.

«Неаполь или Зейн, который улетел из Италии вскоре после нашего знакомства, чтобы помочь разобраться с Асафом?» – думаю я, но не озвучиваю свой вопрос вслух.

– Здорово, – выдавливаю, ясно давая понять, что не заинтересована в беседе. Кто угодно уже догадался бы об этом. Кто угодно, но не Эва.

– Не думала, что мы встретимся снова. – Она испытующе смотрит на меня, словно боец, оценивающий противника. Но Зейна больше нет. Нам не за кого воевать. Хотя откуда ей знать об этом?

– Я тоже, – говорю, недоумевая, чего она ждет от нашей беседы.

После обмена любезностями малознакомые люди обычно желают друг другу хорошего вечера и прощаются. В нашем случае пауза затягивается. Почему Эва не уходит? Мне странно находиться рядом с ней на расстоянии шепота, в нескольких сантиметрах.

Она привлекательна, но ее красота отличается от красоты Бьянки. Если в каждом слове, в каждом жесте итальянки – закатный свет, вересковый мед, то в кристально-серых глазах Эвы – ледники, замерзшие океаны.

Но Зейн был с ней, ему нравился этот холод. Как когда-то понравился мой…

Сжимаю зубы, невольно представляя, как он клал руки на ее талию, притягивал к себе, целовал, наматывал на кулак идеально уложенные локоны, задирал платье, сжимал бедра, которыми она обхватывала его поясницу…

Я бы додумала и остальное, но, к счастью, меня отвлекает обратившийся к залу Ян:

– Песня, которую я сыграю последней, родилась благодаря одному прекрасному человеку и талантливому фотографу. – Ян поворачивается ко мне. – Спасибо за вдохновение!

От въевшейся в мозг мелодии передергивает. Она взывает к моей тьме, к затаившимся в ней страхам. «Девочка с удивительными глазами». Мое подсознание извратило все прекрасное, чистое, что было в этой песне. Омерзительно. Есть ли шанс, что когда-нибудь я расскажу Яну правду, и он не сочтет меня сумасшедшей? Или мое бремя – до конца жизни делать вид, что когда я слышу эту мелодию, меня не тянет удавиться? Музыка становится громче, музыка скребет барабанные перепонки, выискивает слабые места, проверяет их на прочность.

– Ли, ты могла быть счастлива с ним. Зачем тебе понадобился Зейн? – негромко произносит Эва, неприлично сокращая дистанцию, и, сама того не подозревая, вырывая меня из трясины кошмара. – Ты же взрослая девочка, должна осознавать, что такие, как он, не созданы для отношений. Переспала бы с ним пару раз и забыла, пошла дальше к своему музыканту. Я бы сделала вид, что мне все равно, а Зейн – что ничего и не было. Но ты ведь не забыла, нет, ты захотела забрать его…

Я слушаю ее с легкой брезгливостью и оглядываюсь только тогда, когда Эва неожиданно замолкает. Приготовившись высказать все, что думаю по поводу непрошенных рекомендаций относительно того, с кем и как часто мне стоит спать, вздрагиваю, заметив, что она смотрит на виднеющееся в разрезе майки кольцо с рубином.

– Где он? Что ты с ним сделала?! – От самообладания и превосходства, с которым Эва говорила со мной, нет и следа. Ее голос дрожит и срывается, и я с изумлением различаю в нем отчаяние. Беспокойство. И боль. Готова спорить: Эва все еще любит Зейна, боится за него и, подобно Пенелопе, терпеливо ждет, когда он вернется к ней.