Елена Пикур - Тотальное одиночество

Я расскажу вам свою историю. Она, конечно, очень личная, но все-таки я решила поделиться ею, потому что моя история – она и про вас тоже. Вы все находитесь в таком же положении, как и я. Эта книга изменит ваше мировоззрение, изменит ваши мысли, и, возможно, та истина, с которой вы жили многие годы, пошатнется и потеряет свой смысл. Так было со мной, так будет с вами, потому что я – это вы.

Я начну с самого детства и постараюсь быть максимально искренней и ничего не утаивать. Мое детство проходило, в общем-то, обычно. Первым моим осознанным воспоминанием стало чувство безусловной, огромной, всепоглощающей любви. Я была очень маленькой, мне было где-то года два, и у меня была игрушка – резиновый кот. Раньше он надувался, а потом лопнул, но я продолжала его любить. Это была невероятно глубокая любовь. Кот был похож просто на резиновый блин, он был абсолютно плоский, но я носила его везде с собой, я прижимала его к сердцу и безумно любила. Сейчас я понимаю, почему испытывала такие чувства, но долгое время я думала, что это просто детская привязанность к игрушке.

Однажды произошла страшная ситуация. Дело было зимой. Мама везла меня на санках к бабушке ранним утром. Было темно, мама спешила на работу, а я сидела на санках и, конечно же, обнимала своего резинового кота. Видимо, я уснула, и он выскользнул у меня из рук. Когда я приехала к бабушке, то обнаружила, что кота нет. Это было настоящее горе. Просто всепоглощающее горе! Я очень сильно плакала, как будто потеряла часть себя. Этот кот был настолько важен, настолько дорог мне, что я не представляла свою жизнь без него. Но делать было нечего, мама пошла на работу, и, уже отойдя достаточно далеко от дома, она увидела на дороге запорошенного снегом кота. Конечно же, маме не оставалось ничего другого, как подобрать этот резиновый блин и вернуться. Моему счастью не было предела. Дальше вы поймете, что значил кот в моей жизни. А пока расскажу о следующем эпизоде.

Еще одно воспоминание, которое тоже имеет большое значение в раскрытии великой тайны жизни, относится к периоду пяти-шести лет. Я сидела одна в кустах сирени во дворе моей бабушки и смотрела на похоронную процессию. Хоронили дедушку, который проживал по соседству. Его звали Митрофаныч. Он был добрым хорошим человеком и умер от старости. Вся улица его хорошо знала. Я выросла в то время, когда соседи были очень сплоченными, ходили друг к другу в гости по праздникам, бросали в почтовые ящики открытки. Это было время, когда двери и калитки не закрывались и можно было в любой дом зайти совершенно спокойно, что мы, дети, с радостью делали. Мы просто забегали в любой двор и могли играть, где нам угодно, и никто нас никогда ниоткуда не выгонял. Соседи ходили друг к другу на дни рождения и свадьбы и, конечно, всей улицей провожали в последний путь. И вот когда дедушка Митрофаныч умер, для всех соседей это стало печальным известием. У его дома собралось много людей, большинство плакали. А я, маленькая девочка, сидела в кустах сирени не потому, что я боялась мертвецов, не потому, что меня угнетала эта похоронная процессия, а потому, что мне было невероятно смешно и весело. Почему-то чувство радости наполняло меня. Я понимала, что это неправильно, ведь я видела, как плачут люди, как переживают мои бабушка и мама. Все были очень грустными, а меня переполняло чувство счастья, и поэтому я сидела в кустах, чтобы никто не видел моего веселого лица. Мне хотелось смеяться. Я почему-то радовалась за Митрофаныча, хотя сама себя и стыдила. Думала: «Как так, умер такой хороший дедушка, а ты сидишь здесь и смеешься? Это неправильно! Так нельзя!» Но сама продолжала улыбаться.

В то время еще были живы мои дедушка и дядя. Они были одаренными людьми и играли в духовом оркестре на трубах. Ни одно мероприятие не обходилось без их музыкального сопровождения. Будучи виртуозами в своем деле, они с легкостью создавали атмосферу праздника. Оркестр играл на танцах в клубе, на новогодних вечерах, на уличных демонстрациях 1 мая и 7 ноября. И, конечно же, их приглашали на похороны. Я ненавидела похоронный марш! Он вызывал во мне бурю эмоций и внутренний протест. Я была маленькой и послушной девочкой, я не могла указывать взрослым. Но в душе я протестовала, я не понимала, зачем нужна эта заунывная музыка? Почему нельзя играть что-то мелодичное и спокойное вместо этой дикой, как мне казалось, какофонии с оглушительным бряцаньем ударных тарелок? Но кто-то когда-то придумал такую традицию, и многие поколения превращали естественный переход из мира физического в мир духовный в выброс негативной энергии горя, которую выделяли не только близкие покойного, но и все, кто слышал плач и унылые звуки похоронного марша.