Елена Звездная - Сияние черной звезды

Первый бокал я выпила сидя все так же за столиком, и крохотной серебрянной ложечкой доедая зеленоватое желе с мятным привкусом.

Второй уже в гардеробной, отметив что ткань второго, стягивающего платья, сегодня даже приятнее на ощупь и по восприятию, чем вчера. Затем последовало третье платье. После мои волосы расчесали и тщательно заплели.

А на третьем бокале в гардеробную, где уже приступили к обуванию императрицы, то есть меня, заявилась свекровь.

Пресветлая Элиситорес вплыла белой лебедицей, остановилась в шаге от входа, оглядела меня с восхищением, рабынь с пренебрежением, бокал вина в моей руке с недоумением, собственно меня после всего этого с осуждением, и тогда я гордо подтвердила:

— Спиваюсь!

Возмущенная пресветлая возмущенно набрала воздуха, видимо, чтобы облечь собственное возмущение в словесную форму и… и определенно начала отсчитывать. Я ради интереса посчитала тоже — дошла до тридцати семи, когда пресветлая, наконец, произнесла:

— Но разве полагается пить той, кто несет дитя во чреве?!

Я подавилась! Закашлялась, и дабы облегчить свое состояние и факт испачкавшегося третьего платья, одним махом допила все вино до конца. Элиситорес… считала. Пока она отсчитывала про себя, пытаясь придать нашей беседе светский оттенок, мне сменили третье платье, и покров на голове, прежний я в приступе неудержимого кашля умудрилась так же облить вином. После чего я потребовала еще вина. В приказной и ультимативной форме, сообщив что, либо я получаю вино, либо я получаю вино. Впечатлившись возможностью дарованного им выбора, мне тот час же принесли требуемое, и даже в новом бокале.

Пресветлая перестала считать, гневно посмотрела на меня и гневно начала было:

— Звезда моя, вино — яд, позволенный лишь мужчинам, а ты…

— Примерно тоже самое, только в юбке, — устало сказала я. Потом, взглянула на себя и поспешила исправиться: — В смысле в первом платье, втором платье, третьем платье, куске тряпки на голове и ободком, сей кусь тряпки придерживающем. И на этом, полагаю, дискуссия окончена, потому что к тому моменту, как вы перестанете про себя отсчитывать секунды, положенные в свете для продолжения светской же беседы, я успею дойти до императорской канцелярии. Сиятельного дня, пресветлая.

С этим, изобразив полупоклон, я направилась к двери, одной рукой придерживая юбку, второй крепко удерживая бокал с вином.

Но едва, обойдя по дуге свекровь, я вышла в спальню, чтобы далее проследовать в коридор, меня остановил окрик решившей прекратить соблюдение этикета Элисситорес:

— Звезда моя, мне необходим твой совет.

И я остановилась. Медленно повернулась к матери кесаря, и вопросительно посмотрела на нее, ожидая продолжения. Пресветлая догнала меня, остановилась в шаге и понизив голос, произнесла:

— Пресветлая императрица, известно ли вам, что ваш супруг с момента возвращения не посещает императорский гарем?!

Сказано это было с такой интонацией, что звучало как: «Мой маленький мальчик вторую неделю нигоблина не жрет, отощал вконец, на ладан дышит». Но в общем и целом проблемой я лично не впечатлилась. Однако, судя по выражению лица Эллиситорес происходило что-то даже не то чтобы из ряда вон выходящее, а вконец фатальное и близкое к концу света.

— Ммм, — глубокомысленно протянула я, делая еще глоток вина и чувствуя, как медленно, но верно, расслабляется моя глубокомысленность.

Сочтя этот звук высочайшей степенью выражения сочувствия, Элисситорес продолжила, срываясь на фальцет, прямо как я недавно:

— Это трагедия, звезда моя! Мой сын всегда отличался исключительным темпераментом!

Да ему триста лет в прошлом году стукнуло, всеми королевствами отмечали, собственно наплевав на летописи, гласящие что никакие не триста, а все триста двадцать семь, однако не суть — главное что кесарю явно не до темперамента уже.

Но вслух выдала все то же:

— Мм.

И снова была неверно понята, в смысле пресветлая продолжала искренне верить, что нашла в моем лице благодарного слушателя.

— Я предположила, — понизив голос почти до шепота, начала она, — что дело в его заточении в вашем мире, и изменившихся вкусах. Но накануне он даже не взглянул на человеческих наложниц!

Патетика, фальцет, страдание в глазах, и даже заблестевшие во все тех же глазах слезы.

— Звезда моя, я понимаю, что мой великий сын… — она не стала договаривать, и сразу выдала: — Забота о мужском благополучии прямая обязанность супруги, Кари, ты должна мне помочь!