Alisia Brins: Свойство болезненной любви [СИ]

Он больше моего тела. Наверное, Мирсиа подумала, что я уже выросла. Она ведь не знает, что я все еще болею и чувствую себя, с каждым днем хуже. Или знает, но давно не видела мое тело.

— Это на будущее, — сказала мама, взяв его в руки. — Лила, еще вырастит и будет его носить.

— Конечно, — улыбнулся дедушка, протягивая ко мне ложку, — если Лила будет много кушать. И тогда перестанет болеть.

— Это же не я виновата! — надулась, но кашу съела. — Я не хочу болеть, но не могу не болеть. Вот. Больше не хочу, — отрицательно покачала головой, — Хочу конфету, чай и спать.

— Давай выпьем сначала настойку, — сказала Парэлла, поставив на стол желтую кружку с рисунком бегемота. — А после пойдем спать. Да, солнце?

Кивнув, взяла в руки кружку и начала пить. Вот только дрожащие руки не могли держать кружку, поэтому я ее уронила. Она упала на пол, но не разбилась. Папа, зная, что я безумно люблю эту кружку, заколдовал ее от любых падений, трещин или чего-то еще, что может меня огорчить.

— Я подниму, — вздохнула Парэлла. — У Лилы руки трясутся, значит, состояние ухудшается. Нужно в постель и зажечь палр.

— Всем привет! — в столовую вошли два брата двойняшки — Сэмюель и Динаэль.

— Лила, — улыбнулся Дин и подошел ко мне, присев на корточки, — Ты как?

— Спать хочу, — сказала и зевнула. — Отнеси, пожалуйста!

Я протянула к нему ручки. Он посмотрел на дедушку, который поцеловал меня в затылок, и передал на руки старшему брату. Укутав в одеяло, вместе с Парэллой, понес обратно в комнату.

— Игрушка! — закричала, увидев пакет.

Сэм взял пакет, подошел к нам и погладил меня по щечке, не забыв щелкнуть по носу, как делал с самого моего рождения. Вяло улыбнувшись ему, положила голову на плечо Дина и зевнула. Меня уложили на кровать, до этого сменив постельное белье, и Парэлла продолжила меня лечить.

Иногда я думаю о том, что всем было бы проще жить, если бы я умерла еще в детстве, при родах. И мама меньше переживала и папа. Бабушка бы не плакала в своей комнате, после того, как уходила от меня. Братьям не приходилось бы приезжать каждые выходные с Академии, потому что я того хочу, а могли бы развлечься с друзьями в городе или познакомиться с девушками, чтобы найти ту самую и на всю жизнь.

Я как-то раз спросила у папы, сидя с ним в библиотеке, укутанная в махровое розовое одеяло, когда мне было немного лучше, о том, почему они все еще возятся со мной и до сих пор так сильно любят.

— Лила, — улыбнулся папа, присев рядом со мной на кожаном диване, — как ты можешь думать о том, что мы можем тебя не любить? Ты для нас самое дорогое. Ты моя и мамина частичка души, поэтому любили, любим и будем любить всю-всю жизнь, — он нежно провел рукой по моим волосам. — Ты мое персональное сокровище.

— Правда-правда? — прошептала сквозь улыбку, заглядывая в красивые карие глаза.

Папа улыбнулся, посадил меня к себе на коленки и обнял крепко и нежно. И я верила, что мама с папой любят меня, друг друга и всех остальных родственников. И я их всех люблю.

Криэлла вошла в комнату, где мы с Сани пытались нарисовать плакат ко дню рождения Майры. Ей сегодня исполняется сто лет и на этот праздник приехали ее друзья, друзья родителей, друзья братьев, друзья друзей и еще какие-то люди, узнавшие о празднике. В общем, весь дом был наполнен гостями.

— Нет, давай лучше розовым! — протестовала Сани, вытащив из моей сжатой руки бирюзовый фломастер.

— Но мне не нравится розовый! — негодующе воскликнула, попытавшись забрать бирюзовый. — Я хочу этот цвет. Отдай!

— Но это будет не красиво, — спокойно сказала Сани, кинула бирюзовый фломастер на пол, и начала рисовать розовым.

— Ты все испортила, — вздохнула и посмотрела на улыбающуюся Криэллу. — Что-то случилось?

— Там та-а-а-кие приехали мальчики, — она закатила глаза и присела на кровать рядом со мной.

— Эл, тебе только тридцать, — пробубнила Сани, — чтобы думать о мальчиках. Все, я дорисовала!

Глянув на почти весь розовый рисунок, скривилась, спрыгнула с кровати и подошла к зеркалу. Тусклые, но уже довольно длинные светлые волосы мама заплела в красивую прическу. Жена Повелителя — Жизель, подарила мне замечательное темно-синее платье с разлетающейся юбкой. И оно мне подходило просто идеально. И сейчас я была не такая уж болезненная, а обычная.

— Идемте уже, — простонала Криэлла. — Там сейчас все самое вкусное съедят, а нам только объедки останутся.

Мы вышли из комнаты, напивая песню о дне рождении волчицы, которую поют в полночь для именинника. Сани несла в руке плакат, но остановилась у лестницы.