Дарья Быкова - Лаис Разящая

– Иди к чёрту, ведьма!

Что случилось с ведуньей? Она настолько поглупела? Или он просто раньше этого не замечал? А может – надеяться не на что, но всё же – может, у неё есть какой-то план?

– Ты! – говорит ведунья, упираясь ему пальцем в грудь, царапая острым ноготком. – Я служила тебе верой и правдой, князь. Я, – она оглядывается на своего нынешнего любовника, но продолжает, – я любила тебя, Ирислав. Я готова была на всё. А ты… ты…

Палец ведуньи скользит по его груди, вырисовывая какую-то руну. Проклятие напоследок? Бессмысленно. Тогда что?

– Василина, любовь моя, – забеспокоился маг-менталист. – Ты не порть его, пожалуйста. Он нам ещё пригодится…

– Не беспокойся за него, любимый, – мурлыкает Василина, отступая на шаг. Теперь её рука скользит по плечу князя, по локтю, касается ладони, пальцев… и сдёргивает кольцо-ограничитель. – Беспокойся за себя! – зло заканчивает ведьма, одним прыжком прячась за дыбу.

Ирислав ударяет воздухом, сразу по обоим мужчинам, впечатывая кого в стену, кого в дверь, ожидая, что на него вот-вот обрушится ментальный удар… но пока чувствует лишь лёгкое покалывание вокруг головы, и сильное жжение в том месте, где Василина чертила руну.

Мага-менталиста он прикладывает о стену несколько раз, даже после того, как жжение прекращается – не уверен, что маг не притворяется, и, честно признаться, совсем не опасается его убить. Вероятно, сведений Василины и второго сообщника будет достаточно, чтобы уничтожить тех, кто помогал…

Ветер, наконец, стихает, и Василина выбирается из-за дыбы. Молча, дрожащими руками, помогает освободиться князю. Она выглядит очень бледной, из носа течёт кровь… удар менталиста даром не прошёл.

– Как ты? – спрашивает князь.

– Почту за честь умереть за Вашу Светлость, – криво усмехается окровавленными губами женщина. – Но, надеюсь, всё же не прямо сейчас.

Ирислав чуть улыбается – на сердце впервые за последние несколько дней становится чуть теплее и легче.

Начать допрос, пожалуй, следует со второго мага, с того, кто плёл козни против альдов. Заодно и узнает, как обещал Лаис, что творится на его земле…

Лаис не знает, сколько времени прошло. Иногда, ей кажется, что час или два, а иногда, что больше суток. Хочется, чтобы всё поскорее закончилось, ибо она исчерпала уже все идеи и все силы, пытаясь освободиться. Смотреть на собственные руки и ноги – неудобно и, честно признаться, страшно. У неё болит всё тело, и она не знает – вдруг она уже как тот альд, которого описывал Йар, без половины тела?..

Она устало закрывает глаза, и вдруг ей слышатся шаги. Поморщившись – вдруг напрасная надежда, да и есть ли на что надеяться? – открывает глаза, но шаги действительно есть, и становятся только громче. Кто-то идёт.

Она не хочет никого видеть. И не хочет, чтобы кто-то видел её. Разве что какой-нибудь альд, достаточно взрослый и милосердный для того, чтобы перерезать ей горло и прекратить эту медленную пытку бессилием и усиливающейся болью… Шаги кажутся знакомыми, и Лаис изо всех желает, чтобы ей лишь померещилось.

Ирислав уверенно идёт сквозь туман к камню… но спотыкается, увидев, кто на камне лежит.

– Лаис… – читает она по губам беззвучный крик. Или стон.

Впрочем, возможно, ей померещилось, потому что голос его звучит очень по-деловому, когда он, преодолев расстояние за секунду, застывает рядом.

– Как помочь? – спрашивает князь.

Лаис кажется, что он протягивает руку, касаясь её волос.

– Добить, – честно отзывается девушка. Странное дело, ей было себя не очень жалко, но стоило прийти князю, и ужас в его глазах заставляет цепляться за жизнь куда больше, чем до этого.

«Добить» Ирислав понимает своеобразно – с его руки срывается молния, растворяется в теле Лаис, на секунду добавляя сил… но они тут же уходят во всё теплеющий камень.

От молний щекотно, и боль отступает, так что Аделаис даже улыбается. Хоть какое-то удовольствие перед смертью.

– Я так и думал, что грозу ты любишь больше, – сварливо усмехается князь, словно прочитав её мысли.

Это, разумеется, неправда, но Лаис – альд, а они злопамятны, мстительны, и совершенно неважно, на смертном одре или где.

– Гроза честная, – безжалостно отзывается девушка, разглядывая туман над головой. Как будто не насмотрелась. Но почему-то смотреть на Ирислава мучительно-больно и даже дышать становится трудно, в груди стоит ком. Возможно, именно так выглядит обида? Лаис не может вспомнить, чтобы когда-то на кого-то обижалась, по крайней мере, за последние лет десять. Обижаться можно лишь на кого-то очень близкого, а у неё по-настоящему близких-то и было, что мама и Йар, и никого другого она пускать в сердце не хотела и не могла…