Мари Руткоски: Поцелуй победителя

— Ешь, или я волью его в тебя.

* * *

Стражница сказала правду. Пища содержала другой наркотик, с металлическим запахом, напоминающим серебро. Он оказывал затормаживающий эффект и от него потемнело в глазах, когда Кестрел привели обратно в камеру.

— Зачем империя заставляет принимать наркотики всех своих рабов? — пробормотала Кестрел, прежде чем заперли дверь

Женщина рассмеялась. Звук вышел приглушённым, словно она находилась под водой.

— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего есть на свете, где ум совсем ни к чему.

Кестрел чувствовала себя словно в тумане.

— Обожаю новеньких. У нас давно не было таких, как ты. Новенькие всегда такие занимательные, по крайней мере, какое-то время.

Кестрел показалось, что она услышала поворот ключа. Девушка провалилась в сон.

* * *

Она пыталась есть и пить настолько мало, насколько это было возможно. Кестрел помнила слова стражницы… но, по большей части, не вспоминала о них и избегала полных тарелок просто из осознания того, что накачанная наркотиком еда изменяла её, и девушке это не нравилось. Когда никто не видел, она опрокидывала миску своей баланды на грязный тюремный двор. Кестрел крошила хлеб, позволяя тому рассыпаться крошками по земле.

И все же она голодала. Её мучила жажда. Порой она не обращала внимания на навязчивое чувство беспокойства и просто набивала желудок едой.

* * *

«Я бы пошла на все ради тебя». Эти слова эхом звучали у неё в голове. Чаще всего она не могла точно сказать, кому она их говорила. Возможно, она сказала их своему отцу.

А потом ей внезапно сделалось плохо. Её захлестнули эмоции, в которых, будь голова чуть яснее, она опознала бы чувство стыда. Нет, она не говорила таких слов отцу. Она предала его. Или это он предал её?

Это сбивало с толку. Она была уверена только в чувстве предательства, густом и горячем, разлившемся у неё в груди.

У Кестрел случались мгновения ясности перед принятием утренних наркотиков или перед сумерками, до ночной дозы. В те мгновения она чувствовала запах серы и ощущала пыль на ресницах, видела жёлтое вещество под ногтями и пыльцу, покрывавшую кожу, очень похожую на ту, которой она посыпала те слова на бумаге. «Я пойду на всё ради тебя». Она точно знала, кому и зачем они были написаны. Она осознала, что обманывала саму себя, когда верила, что её слова не были правдивы, или что любые границы, установленные между ней и Арином, имели ценность, потому что в конце концов она оказалась здесь, а Арин был на свободе. Она сделала всё, что смогла. А он даже не подозревал об этом.

* * *

Стражи по-прежнему не доверяли Кестрел кирку. Она начала беспокоиться, что так никогда её и не получит. Небольшой топорик был настоящим оружием. С ним у неё появится возможность сбежать. В часы прояснения, в те дни, когда она очень мало ела и пила, Кестрел отчаянно желала заполучить один из них. Её нервы вопили о них. В то же самое время она боялась, что к тому моменту, когда стражник вручит ей инструмент и отправит в туннели, будет уже слишком поздно. Она станет похожа на прочих заключённых: безмолвная, с вытаращенными глазами, бездумная. Если Кестрел пошлют в подземные туннели, она не могла поручиться, что останется в своем уме.

* * *

Как-то раз Кестрел удалось избежать приема обычной дозы прежде, чем её заперли в камере. И она пожалела об этом. Ее трясло от голода и усталости, мучила бессонница. Она чувствовала грязный пол сквозь дыры в своей обуви. Воздух был холодный и влажный. Она скучала по бархатистой теплоте своей ночной дозы. Та всегда укутывала девушку, будто тёплым одеялом. Она лишала подвижности и усыпляла. Кестрел полюбила это состояние.

Кестрел знала, что стала забывать вещи и события. Это было ужасно тревожно, словно она спускалась по лестнице, держась за перила, и вдруг неожиданно перила исчезали, и в руках у неё не оставалось ничего, кроме воздуха. Что бы Кестрел ни делала, она не могла вспомнить имя своего коня, оставшегося в Геране. Она знала, что любила Иней, свою геранскую няню, и что Иней умерла, но Кестрел не могла вспомнить, как та умерла. Когда Кестрел попала в лагерь, у неё были мысли о поиске заключённых, которых она знала (опальных сенаторов, несправедливо осужденных за продажу чёрного пороха на востоке, сосланных сюда прошлой осенью), но обнаружила, что никого не узнала. Вот только девушка никак не могла понять, то ли это потому, что никого из здешних не знала, то ли просто забыла их лица.

Кестрел закашлялась. Кашель отдался громом в легких.