Тару Ссонберг - Соль и дым [litres]

А потом кто-то его позвал.

«Джодок?»

Его мало кто знал на острове, тем более его настоящее имя.

«Джодок, это ты?»

Звонкий девичий голос терялся в шуме прибоя.

Джокер обернулся, но никого не было на многие километры вокруг.

«Джодок!»

Снова этот голос, который поглотило шипение океана. Он сделал шаг назад от обрыва. Голова его закружилась в темпе все тех же волн.

«Джодок…»

Джокера нашел старый рыбак, который оказался здесь волей случая, разведывая погоду на ближайшие дни. Когда парень очнулся от ковша ледяной воды, его щеки уже горели – значит, он долго не приходил в себя. Рыбак, Коннор, как он попросил называть себя, заставил Джокера выпить холодную воду «на всякий случай». Потом он отвел и передал парня бабушке.

Вот она уложила его, накрыла четырьмя одеялами, потому что он до сих пор не мог согреться, и ушла готовить что-то странно пахнущее.

Джокер содрогался от раскатов грома. Он чувствовал, что заболевает. По лбу катились холодные капли пота, пока он шептал с закатывающимися глазами:

– Мак… Макензи…

Сегодня волны просто обезумели. Они бросались на скалы, бросали на камни Арлена. Скользкая чешуя постоянно проскальзывала между ним и камнями, он практически ничего не видел из-за вновь рассеченной брови – кровь заливала все лицо.

«Они здесь, Арлен, они были здесь вдвоем. Приведи их!»

Словно колокольчики в мозгу прозвенели… Они звенят там день и ночь, а на маяке куда громче. Но в этот раз они почти кричали, разбиваясь о барабанные перепонки Арлена. Несмотря на крик, он почти их не понимал. Они? Вдвоем? Но была одна! Были здесь? Почему же их не забрали сразу?!

«Этой осенью, Арлен. Или мы заберем тебя».

«Как забрали твою семью».

Он видит в волнах отражения мамы и мужчины, видимо, своего отца. Он хочет лучше рассмотреть их, но изображения разбиваются в брызги под копытами самого молодого жеребца, и Арлен без промедления набрасывает на него узду.

Джокер просыпается от едкого дыма, бьющего в нос. Потом в горло попадает что-то горячее. Это бабуля чем-то поит его. И на вкус, и на запах это «нечто» отвратительно. Невозможно определить, суп это или чай.

Он откашливается, пытаясь встать, миссис Коллинз вытирает его лицо полотенцем. Когда же он поднимается на локтях, его спину обдает ледяным ветром, и он понимает, что все еще мерзнет под тяжестью этих одеял. Джокер ложится обратно, переворачивается на бок и плотнее укутывается в одеяло. Понимает, что его переодевали, но не понимает, сколько он был без сознания.

– Ба… – его голос хрипит так, что он едва его узнает. – Сколько я провалялся?

– Не волнуйся, ты только не волнуйся, – говорит она, голос немного повышен, словно она испугалась мышь, хотя, конечно, она не боится никаких мышей, – миссис Коллинз ничего не боится.

Выспрашивать что-либо сил нет. Будто приближается стадо мустангов, все громче и громче шумит в голове, и Джокер снова проваливается во тьму.

Она не виделась с Джокером уже неделю. Каждый раз, когда она приходила к нему, бабушка говорила, что он спит, и закрывала дверь, даже не взглянув на Макензи и любимое печенье Джокера, которая та приносила с собой.

Сейчас девушка шла туда в девятый раз, в руках трепетал лист бумаги, исписанный ее кривым почерком. Она твердо постучала в крепкую деревянную дверь. Уже из глубины дома послышалось: «Он отдыхает!» Макензи постучалась настойчивее, даже петли задребезжали (они не очень крепко были прикручены). Дверь открывается, Макензи отдает лист в руки ошарашенной бабушке и идет наверх, в комнату Джокера. Вот сейчас хотелось звать его. Впервые она понимает, что иногда важно говорить, звать по имени, кричать его имя, имя того, кого не хватает больше других. Бури пугают ее сильнее, когда он болеет и она не может навестить его…

Макензи находит Джокера в его кровати, на нем лежит гора одеял и пледов, даже удивительно, где его бабушка нашла столько, неужто по соседям собирала. В комнате было душно и пасмурно. Джокер дрожал. Она взяла его за руку и присела, заглядывая в лицо, вопрошая. Но его глаза были закрыты, он не обратил внимания на нее – спит. Спит ли? По лбу стекают тяжелые капли пота, губы дрожат, словно что-то беззвучно шепчут, руки холодные, как и у нее. Она стирает своей ладонью его пот – холодный, будто ему снятся кошмары.

Ей хочется произнести его имя, вдруг он услышит, очнется… Макензи целует его холодные пальцы, в дверях появляется бабушка: