Джейд Дэвлин: Бераника. Медвежье счастье

— Ты что, оглохла?! — Эмилина очень возмутилась тем, что я ее проигнорировала. Не привыкла к такому.

— Рот закрой, а то злая муха залетит, — мимоходом, не повышая голоса, уронила я в ее сторону, — они на противный визг знаешь как из лесу слетаются? Лучше, чем на мед. Укусит за язык, он распухнет, за зубами не поместится, щеки надует, между губ вылезет. Будешь похожа на жабу. Хочешь? Нет? Умница. Ну-ка, подвинься… во-от так.

Мимоходом высвободив локоны Кристис из-под локтя Эмилины, я про себя хмыкнула: десятилетняя красотка, выслушав про лесную муху, тоже закрыла рот и испуганно сжала губы покрепче. А мне того и надо.

Ох и разболелся ты, самый младший наследник Аддерли… Не меньше тридцати восьми температура. Кашель сухой, лоб горячий и мокрый, а ступни ледяные.

Ребенок, не просыпаясь, тихонько захныкал и попытался отпихнуть меня слабыми ручонками. Помню-помню, тот еще капризуля. А вот мы тебя сейчас разденем и теплой водичкой… не горячей, не холодной, тепленькой. И насухо вытрем, и сразу в скатерть, как в пеленку.

— Проснулся? — я села на принесенный чурбачок, устроила «кулек» у себя на коленях, заглянула в удивленно хлопающие глаза мальчишки, быстро прикоснулась губами к его лбу, не обращая внимания на слабый писк и ерзанья, и взяла в руки глиняный стакан.

— А кто хочет сказку про страшное чудовище со сломанным хвостом и храброго пастуха, тот сейчас выпьет лекарство. Не-ет, без лекарства не будет сказки. Да, я ужасно противная мачеха, ты правильно угадал. Открывай рот.

Расчет оказался правильным — помимо того, что болеть противно, лежать в постели еще и ужасно скучно. Даже втроем. Болтать надоело, игрушек нет, книжек тоже. И маленькие монстры помимо воли заинтересовались хоть каким-то развлечением — обещанной сказкой.

Иначе были бы мне и истерики с топаньем ногами, и попытки поорать. А чудовище со сломанным хвостом эту троицу так увлекло, что они сами не поняли, как все уже и закончилось.

Дети — существа особенные. Они подсознательно чувствуют то, что не могут понять умом и объяснить словами. И первое, на что они реагируют, — это уверенность взрослого.

Вроде ничего и не изменилось — прежняя Бераника тоже заботилась о них как могла, пыталась лечить, мыть, одевать. Вот только бедолага сама не далеко ушла от своих подопечных и нуждалась в заботе. Я, перед тем как приступать к лечению, сама наскоро умылась-причесалась, рубаху сменила и сразу почувствовала себя гораздо лучше. А ей, бедной, ни умения, ни, главное, сил не хватало.

Нет, старшие вовсе не перевоспитались по мановению волшебной палочки. Какие они мне рожицы корчили, пока я вытряхивала их из грязной постели, помогала умыться, обтереться влажной тканью, расчесаться, выпить лекарственный отвар… Да и мелкий просто устал, наслушался сказок и уснул. Но начало было положено: дети, как-то интуитивно уловив, что кто будет спорить, тот получит муху в рот (или по другому месту), а не еще одну сказку, устроились, наконец, в чистую постель и заснули под историю про Джона и волшебный боб. Температура у Шона еще держалась, но кашель смягчился, и я натренированным чутьем определила — обойдется. Уф…

Только вышла из их комнаты, хотела быстро разобрать грязное белье и поискать корыто для стирки, — входная дверь хлопнула. И в меня с порога вонзился холодно-презрительный взгляд красивых голубых глаз.

— Где отец? — высокомерно бросил старший, четырнадцатилетний наследник Аддерли и, не разуваясь, перешагнул порог. — Ну? Чего встала? Вот дура бесполезная, зачем только папенька тебя в дом привел!

Ох, как меня очередным куском памяти-то приложило… еле на ногах устояла. Зато многое стало гораздо понятнее.

Например, то, что повесился этот козел, прости господи, не в нашем сарае, а там, где по зубам получил, — на лесопилке. А еще я узнала, куда из этого тела ушла бедная замученная девочка, испуганная и все еще влюбленная в этого непутевого придурка, за которого вышла замуж.

Следом пошла, болезная. Как весть получила вместе с предсмертной запиской, так и… И в ссылку за ним, и на тот свет. Уж не знаю, как у нее получилось, руки она на себя не накладывала. Просто взяла и… умерла. Ну а я заняла ее место.

И вместе с местом мне остались в наследство все ее проблемы. В частности — старший пасынок. Четырнадцатилетний Лисандр Аддерли, обожавший отца и уже только поэтому относившийся к молодой мачехе с плохо скрываемым презрением и ненавистью.