Марина Дечко: Знахарка

Он вкладывает в руку Мары небольшую связку с иглой тонкой, измазанной бурой уже краской. Говорит:

- Если не вернусь, ты знаешь, что делать. Кровь с кровью связать, богам старым на души указывая. Обещать...

- Не отдам тебя! - Вскрикивает девка, позволяя упавшей слезе остаться на губах родных. - Во мне дитя. Кто ж вырастит малечу?

- Я выращу, - успокаивает ее нареченный, нежно проводя ладонью по волосам. - Как все скончится...

Он верит словам своим, оттого и глядит прямо, не скрываясь. И вера эта передается Маре. Успокаивает. И тогда оба они снова забывают о тревогах, что таятся по-за дверью дубовой.

А с рассветом Мара уходит.

В Небесном Чертоге догорала тонкая лучина.

Чадила, сыпала злую искру и затихала. Шипела час от часу.

Тяжелые отблески падали на сводчатые стены, а те сбегали под самый кров.

И тени плясали. Под вой ветра и крики ледяной стужи, под треск последней искры.

В узком круге блеклого огня сновали руки - торопились. Шершавая нить оплетала узлы суставов, обращаясь новой строчкой полотна. Пальцы подхватывали деревянную дощечку, вплетали ту в узор, и снова цеплялись за нить...

Ровница знаком - петлей наговор...

И полотно в руках Пряхи выходило дивным: разноколерным, цветастым. С дощечками-рунами, бренчащими друг о друга. С узлами колючими, норовившими выскользнуть из-под натруженных пальцев. С диковинным орнаментом. Знать, на счастье ручник пойдет...

Червонная лента плела узор. Он жег пальцы колючим огнем и сдерживал лучину, готовую вот-вот погаснуть.

Последняя холстина в самый короткий день уходящей зимы. И света бы хватило...

Пряха скоро глянула на витую корзину, что стояла в углу неподалеку, и заторопилась. В той плетенке, подрагивая меж тонких зеленых листьев, инеем исходил квелый огонек...

Душа людская родится...

И часу хватает, да только работы - непочатый край.

Медлить с ровницей нельзя. Как и с наговором.

Слово за слово, узел за узел.

И сила льется из-под крючковатых пальцев, сверкая в сумраке горницы тысячей звезд. С лово звучит...

И огонек души разгорается все ярче. Сияет, искрится. Того и гляди, листья вспыхнут. А за ними и стебель не удержит душу горячую.

Дитя крепкое.

И, знать, роженица в полную силу вошла. Воет не своим голосом. На лавке мечется, в муках маясь. Богам молитву кричит. И потуги крутят утробу так, что знахарка едва поспевает холстины менять, да руками головку малечи удерживать - не время пока.

А молодица уж тихо стонет, родильную мощь растеряв. Вон, только хрипы ее до Чертогов долетают.

И пальцы Пряхи несутся по полотну что ошалелые: девку жалко - не протянет долго она. И поспеть бы поскорее душу в ручничок судьбоносный завернуть. А там и дитя матке явится.

Только прясть полотно тяжко. Краски, руны - все соткать, вывязать наговором. Окрестить словом , жизнь вдохнуть. Прогнать от ниток злой ветер, чтоб не спутал чего, да изморозь смахнуть.

Судьбу выткать.

А потом и ее, судьбу эту, сплести с другими. Да не просто свести людей друг с другом...

Негоже одному дать и алтынов, и счастья, и любви.

Негоже...

Только ниток красных да зеленых на всех не хватит. Вот уж и лазурь кончается. Смоляных одних - целый клубок, да руны остались...

Пряха зачерпнула тонкими пальцами целую горсть. Какую в полотно впряжет - такой и судьбе бывать.

Дощечка, осененная рунным знаком, осела на цветастой холстине, и воздух горницы - студеный, колючий, - задрожал.

Небо полыхнуло зарницей.

Знать, Огнедержец гневается. Сыплет молниями, колет ледяной стужей. Наказ шлет слышащим . А тех все меньше и меньше. Проклинают нынче таких люди - ведьмаками да нежитью зовут, позабыв о том, как сами боги их кликали...

Ворожеями да ворожебниками.

Теми, в ком дар теплится. Чутье диковинное - слышать небожителей, разуметь слово святое.

Целить.

Волхвовать.

Снова громыхнуло - и земля под ногами запылала, алея новой зарницей.

Пряха вздрогнула, опрокинув лукошко с нитками.

И душа новородка заметалась, боязливо переливаясь серебристой нитью...

А руны кинулись врассыпную. Стали гарцевать на бревенчатом полу, что живые, греть покатые деревянные бока о рдеющие всполохи и весело подмигивать хозяйке. Та же ловила их, ругая, на чем свет стоит.

А потом стала глядеть невидящим взором. И сплетать меж собой. Воздух над корзиной задрожал, превращаясь в тугое марево, а под пальцами снова вспыхнула сила - мерцающая, переливчатая.