Ульяна Гринь - Седьмое правило академии Левендалль

Профессор Виссальди, хитро потирая ладошки, ходил ко мне в основном наполнять кристаллы. Теперь он делал это очень осторожно — не больше двух за раз. И приносил с собой чайник сладкого крепкого чая. Очень силы восстанавливает, кстати. А еще ко мне приходили госпожа Дорисски, профессор травоведенья, и госпожа Чембер-Варт, профессор магобыта. Первая, уверившись в моих знаниях, которые слегка превосходили уровень первого курса, начала заниматься со мной дальше. За три недели я научилась делать почти идеальные притирки от язвочек, от трофических язв, от ожогов любой глубины и для смягчения рубцов. И конечно же, узнала новые рецепты чистящих средств с применением магии. Такому нас в пансионе не учили, и я отрабатывала на практике с огромным удовольствием, попутно снабжая академию пастами для натирки паркета и моющими средствами.

В общем, днем я была занята по самую макушку. А вот ночью. Если не думала о Даниеле, то слушала мысли, потому что снова и снова возвращались голоса. Конечно, иногда я позволяла им говорить. Но немного. Совсем немного. Я жалела их. Ведь им, наверное, не с кем поболтать. Сколько сотен лет голоса ждут своего велета?

Утром первого октября я проснулась в плохом настроении. То ли день будет плохой, то ли меня начинало бесить вынужденное затворничество. В раздражении я даже расплескала половину воды для умывания, толкнув кувшин, чего со мной не случалось лет десять. И подумала нервно — сегодня что-то произойдет, обязательно.

Поскольку был выходной, я не ждала никого из профессоров. Это значит — вообще никого не ждала. Учебник, который взяла, был скучноват, и я периодически отгоняла требовательные голоса чтением мыслей тех, кто случайно оказался поблизости от склепа там, наверху. Иногда это было смешно. И грустно, когда я думала, что они сейчас на солнышке, на свежем воздухе, а я заперта внизу.

Мысленно я нащупала сознание двух человек и прикоснулась к ним мягкой лапкой. Как котенок. Думала — опять про предстоящие лабораторные думают или про то, какая Ховански недотрога. И очень удивилась, когда услышала чужие мысли!

«Адриана! Мы знаем, что ты где-то тут, и что тебе грустно!»

Вальтер!

«Если ты нас слышишь… Тут еще Остин… О чем я думаю? Если она не слышит… Это все так глупо!»

Я слышу, Вальтер! Я слышу тебя!

«Адриана, не грусти, слышишь? Я знаю, что ты грустишь, и это меня не радует, потому что… ну вот что ты за человек такой, тебе говорят не грустить, а ты грустишь!»

Остин! Я улыбнулась. Какой он милый и смешной!

«Будешь дальше грустить, я тебе песню спою! Да-да, это угроза, ты просто не слышала, как я пою. Громко. А сейчас услышишь! Даже если ты перестала грустить!»

«Остин придурок, он вытащил лютню! Адриана, не слушай его!»

«Ты наверное знаешь, что у меня на гербе лось, а почему не знаешь… А я тебе расскажу, пока настраиваю инструмент…»

«Адриана, дай нам знать, если ты слышишь наши мысли! Главное, не слушай Остина, а только меня!»

Как бы дать знать? Я зажмурилась, сосредоточившись только на мыслях молодых людей. Вальтер. Вальтер, ты меня слышишь? Еще немножко, еще чуть ближе, сознание к сознанию, я совсем рядом с ним, наши мысли соприкасаются.

«Адри! Это ты? Правда, ты? Как ты это делаешь?»

«Это я! Это правда я!»

Все во мне ликовало. Я поднялась на новую ступень! Мне стал доступен обмен мыслями! Ха-ха, что ты скажешь на это, Даниель Велконти?

«Почему ты думаешь о Велконти, Адри?»

«Ой! Прости. Мне еще надо научиться не показывать все мои мысли! Как ты?»

«Все в порядке, спасибо. Меня волнует твое заточение в склепе. Зачем ты там?»

«Для благополучия всего мира. Не спрашивай. А кто тебе сказал?»

«Отец».

«Есть легенда, что первому графу Аресси лось спас жизнь. Мой славный предок сражался за честь рода, а лось… кхм… Впрочем, не будем об этом, все равно в официальных летописях это не написано… Ладно, песня!»

«Спаситель, он собрался петь! Адри, закрой уши. мысли. Ну, в общем, не слушай!» «Ну почему же? Это так мило…»

«Нет! Это не мило!»

«Однажды в далекой прекрасной стране,

Где правил мудрейший король…»

Я фыркнула от смеха, стараясь не показать мысленно то адское веселье, которое обуяло меня при первых звуках пения Остина. Он не пел, он вопил — громко, задорно и абсолютно немузыкально! Даже Вальтер поморщился — не видя его, я представила, как он кривится, но молчит. Думаю, что песню Остина услышали все в академии и далеко за ее пределами. Хоть бы не всполошились.