Надежда Волгина: Заземелье [СИ]

Я тоже не выдержала и разрыдалась. Отчего же эти двое не могут быть счастливы?! Сейчас я, как никогда, осознавала несправедливость мироздания.

— Все. Хватит разводить мокроту, — гаркнул Савелий. Он, видно, и сам с трудом боролся со слезами — кадык его так и ходил вверх-вниз. А это было явным признаком крайнего волнения, как я успела узнать. — Все будет хорошо, мать, вот увидишь.

И он выставил нас за дверь, оставляя заплаканную Агату совершенно одну.

Мы шли гуськом, по-другому не получалось. Снегу навалило столько, что Савелию приходилось идти первым и протаптывать нам путь. Но даже по его следам ноги проваливались по щиколотку, что существенно снижало скорость. А путь нам предстоял неблизкий.

Я переживала за Анну, как она справится с этим испытанием? И хоть она и уверяла меня, что все в порядке, но я все равно тормошила Савелия, чтобы почаще устраивал привалы. Он, конечно, злился, но уступал моим просьбам. Тогда мы просто сидели под деревом прямо на снегу или подкреплялись тем, что дала нам с собой Агата.

Наблюдая тайком, с каким аппетитом Савелий поглощает припасы, думала, что зря он так яро спорил с матерью. Эдак мы в колонию приползем полумертвые от голода. Но это я так, злорадствовала. На самом деле мне просто нравилось на него смотреть. Временами ловила его ответные взгляды и тогда чувствовала, как в душе разливается теплое и уютное чувство, словно мы уже сто лет с ним вместе.

Настроение у всех нас было примерно одинаковое. Мы практически не разговаривали. Во-первых, нужно было экономить силы, а во-вторых, все-таки на улице была зима и не хотелось студить горло. Да и подумать нам каждому было о чем.

Лично мне казалось, что никогда еще раньше так о многом я не размышляла. Например, о том, как странно судьба поступила с Виталей и Анной. Эти двое были предназначены друг другу, но не при жизни. Разве это справедливо? Даже сейчас, когда жизнь моя настолько изменилась, когда сама я прошла череду невероятных событий, я не могла поверить в существование загробного мира и того, что нас в нем ждет после смерти. Но судя по всему это есть, и скоро два любящих сердца встретятся там, чтобы обрести вечную и, хотелось надеяться, счастливую жизнь.

Еще я думала о доме и безумно хотела оказаться там. Та жизнь сейчас мне казалась сном, а эта — реальностью. Только оказавшись тут, я поняла, да и то не сразу, что не ценила того, что имею, принимала, как должное. Не знала, что даже за право родиться некоторые борются и ценят любое существование, какой бы несправедливостью оно не было наполнено. У меня же было все…

Так странно. Когда я была подростком, то частенько задумывалась, кому повезло больше, тем, кто родился в России, или тем, кто вырос в Америке, к примеру. И как вообще территориальная принадлежность влияет на жизнь человека? Сейчас мне те мысли казались нелепостью несусветной, потому что в моем мире всех можно назвать счастливыми, даже тех, кто в данный момент переживает горе. Здесь же несчастливы были даже те слепцы, что мнили себя королями. Мир, перевернутый вверх ногами, где уродливое считается красивым.

А какой убогостью насыщенна их жизнь. Подумать только — вечная борьба за выживание. Я поняла, что жалею их всех, как бы дико это не звучало, я — та, что находится на самой низшей ступени их социальной лестницы. Но я хотя бы знала, что есть другая жизнь — раскрашенная яркими цветами, а у них же перед глазами сплошная серость и в душах — фанатизм. И одного из них я полюбила.

После очередного привала Анна призналась, что не в силах больше идти. Лицо ее покрывала пугающая бледность, на лбу выступили крупные капли пота. Остаток пути Савелию пришлось нести ее на руках. Да и я уже ног не чувствовала от усталости. Благо, мы уже почти добрались до цели.

В колонию мы спускались, когда уже совсем стемнело. И воспользовались далеко не «парадным» входом. Никакого лифта не было и в помине, нам пришлось долго идти по тесному и душному коридору, ведущему вниз. Именно им, как поняла, и пользовался все время Савелий.

К тому моменту, когда мы достигли лагеря повстанцев, Анна уже практически теряла сознание. Да и я сама еле держалась на ногах.

Нас встречал мужчина, чем-то отдаленно напомнивший мне Алексея. И вновь я погоревала о безвременно ушедшей душе моего друга. Пусть он и не сильно отличался от остальных мужчин колонии. Я же помнила, как он воспользовался моей беспомощностью, когда находилась в лазарете. Но, кажется, он, действительно, любил меня, раз пожертвовал своей жизнью.