Эль Бланк - Три дороги на двоих. Трилогия

Сердце сжимается от плохого предчувствия и, стараясь сдержать панику, я сползаю с сиденья и поднимаюсь на ноги.

Моё движение замечают. Один из мужчин разворачивается, делая шаг и закрывая собой обзор на происходящее.

— Мама! — Он захватывает меня в объятия, не пуская ближе. — Не надо!

— Дейв, пусти! — Я дёргаюсь, потому что успеваю увидеть, кто именно пострадал.

Его руки ослабевают, но удерживают моё стремительное движение, основательно затормозив.

— Осторожнее! — с болью в голосе предупреждает сын.

— Лид! — Я протискиваюсь между расступившимися старками, склоняясь над неподвижным брюнетом. Лицо бледное, но дышит. Правда, очень часто и неглубоко. Веки подрагивают, словно он пытается их поднять и у него не получается.

— Что с ним? — Я оборачиваюсь, вцепляясь в руку Бориса.

— Не понимаю, — муж качает головой, обнимая меня за плечи, — внешних повреждений нет. Да и в схватке он не участвовал.

— Это не так! — возражаю я и встряхиваю головой, вспомнив энергетические потоки. — Он спас меня, когда Гэт попытался уничтожить мою структуру.

— Амиот? — Карие глаза удивлённо расширяются. Борис невольно оборачивается, чтобы бросить взгляд назад. — Уверена?

— Я же говорил, что опасность была в другом! — почему-то возмущается Дейв.

— Они вели бой ментально? — уточняет муж.

Киваю, сдерживая слёзы.

— Тогда его состояние хуже, чем мы думали, — вмешивается ещё один голос. Роман наклоняется над брюнетом, всматриваясь в лицо.

— С этим можно что-то сделать? — это Дейв.

— Можно! — Вспоминаю, что я всё-таки энола, а старки нашли способ раскрывать торсионные поля. — Я могу его стабилизировать и выправить повреждения! Нужно только вытащить энеректа из тела! — замолкаю, потому что понимаю, насколько мои слова звучат дико. Но всё же заканчиваю, добавляя тихо: — И меня.

— Нет! — категорично отрезает Борис. У остальных от моего предложения наступает молчаливый шок.

— Но он умрёт... — Я не хочу сдаваться. Это неправильно — терять того, кто мне так дорог!

— Иника, не смей этого делать, — тихий шёпот, от которого я вздрагиваю. — Ты мне не поможешь. Сама распадёшься. Мы не в мерности.

— Лид, — слёзы всё-таки катятся по щекам, — прости, я не хотела...

— Ты не виновата, — он не даёт мне договорить. — Я должен был раньше догадаться.

— Как и все мы, — жёстко констатирует муж. — Это было глупо! Не понять, что на корабле чужак! И допустить, чтобы произошло подобное! Но почему ты меня не предупредил? — его голос чуть смягчается. — Когда увидел амиота. Ведь ты же понял, что это Гэт!

— Не успел. — Едва заметно вздрагивают в улыбке губы. — Слишком быстро. Слишком мощно. Я сделал всё, что смог.

— Спасибо, — благодарит его старк. — Теперь я это знаю.

— Береги её, — вздыхает Лидейл.

— Обещаю.

Наверное, это последнее, что слышит мой энот, потому что дышать он перестаёт, тело каменеет, вытягиваясь на кушетке, и только глаза ещё несколько секунд ласково смотрят на меня, пока не закрываются окончательно.

Капитан

Многое в жизни выбираешь ты сам, но иногда кто-то делает это за тебя.

Вероника

Жизнь не спрашивает — из каких вариантов выбирать. Порой все они плохие, а принимать решение всё же приходится. И никто тебе не скажет о правильности твоего выбора. Ты узнаешь об этом в самый последний момент, когда будет поздно что-то менять...

Гибель Лидейла Вероника переживала тяжело. Замкнулась, ушла в себя. Понимая, что оставлять её одну в таком состоянии нельзя, я попросил Дейва проводить с ней больше времени и оставить работу в лаборатории, тем более что там в принципе могли обойтись и без него.

Сам я, разумеется, тоже старался находиться рядом с женой, но получалось у меня плохо. Совет, узнав о произошедшем, потребовал немедленных объяснений, а это вылилось в несчётные полёты на Илькуту, общие заседания, приватные беседы и новые совещания.

— Советник Басан, — привычно морщится глава Совета, когда я оказываюсь с ним наедине. — Вот объясни мне, как ты ухитряешься одновременно и получить положительный результат, и напороться на отрицательный?

Со вполне закономерным вниманием рассматриваю сидящего передо мной статного, сероглазого, пепельного блондина. Что в нём осталось от прежнего тщедушного, зеленокожего чистокровного старка? Только характер. Который за год, прошедший после его ассимиляции, измениться не успел.