Ирина Матлак: Крылья феникса

— Отчего ж не помнить, помню… — задумчиво протянула госпожа Грана. — Сколько лет прошло? Пятнадцать? — и без перехода крикнула: — Тзм, иди домой, кому сказала!

Десятилетний мальчонка в последний раз подкинул мяч, ловко его поймал и припустил к дому. Через несколько мгновений за ним закрылась входная дверь.

— Я тебе вот что еще скажу: нынешний выпуск аэллин одним из сильнейших будет, — выдохнув несколько колечек дыма, произнесла пожилая женщина. — Неспокойно у нас сейчас, наследники сильным домам как никогда нужны. Хочет того Нориан или нет, а женится. Повезло тем аэллинам, которые сейчас в институте обучаются, такой шанс… Эх, была б я помоложе годков этак на пятьдесят…

Невольно прислушавшись к разговору, я не заметила, как начало смеркаться. Наверное, о Снэшах в нашем королевстве не слышал только глухой, и если Нориан правда вернулся в столицу, намереваясь жениться… Впрочем, меня это не касается. Подобным мне с такими, как он, не позволено даже разговаривать. Да что там разговаривать — и вблизи их никогда не увидеть!

В здешних кварталах жили практически низы общества — дальше только трущобы. Хотя само слово «низы» всегда вызывало в моей душе негодование. Правильнее сказать, здесь обосновались простые люди, которым, возможно, повезло немного меньше, чем остальным.

Дом наш хоть и был старым, но все же сохранился лучше многих прочих. Жить на верхнем этаже в некотором смысле было даже престижно. Папа, который обладал потрясающим талантом живописца, при жизни продал немало картин. Одну из них даже купил не слишком знатный, но вполне состоятельный лорд в подарок любимой супруге. Родители сумели выкупить две комнаты, принадлежащие соседям, и с тех пор в нашем распоряжении имелись пара спален, гостиная, кухня и даже отдельная ванная, что являлось настоящей роскошью.

Вернувшись на свой чердачок, я потрепала по голове развалившегося на кровати Кота и по привычке сунула тетрадь в нижний ящик тумбочки, спрятав ее под другими вещами. На столике, рядом со швейной машиной, лежали недоделанные заказы, которые мне предстояло завершить до завтра. Серьезную работу вроде полноценного пошива одежды мне доверяли редко, а вот что-то подшить или заштопать просили регулярно. Выручка выходила не слишком большой, но для того, чтобы чувствовать себя мало-мальски независимой от опекунов, ее хватало.

Ночка предстояла долгая. За шитьем я просидела практически весь день, не прерываясь даже на обед, поэтому сейчас чувство голода дало о себе знать.

На кухне я обычно не ела, привыкнув уносить еду к себе на чердак. Вот и сейчас быстро вскипятила воду, заварила чай, прихватила пару бутербродов и уже собралась снова вернуться к себе, когда в кухню вплыла тетушка Эльза.

Вид она имела крайне недовольный — как, впрочем, и всегда. И нелепый — тоже как всегда. Обладая пышными формами, она питала страшную слабость к утягивающим корсетам и глубоким декольте. А также к несуразным шляпкам с перьями и, что самое ужасное, — к ярко-розовому цвету, что, по моему скромному мнению, делало ее похожей на поросенка.

— Инида Трэйндж! — И голос у нее под стать поросячьему, с извечно проступающими в нем визгливыми нотками. — Где тебя весь вечер носит?! Я же говорила, что у Элеоноры для тебя срочный заказ, который нужно сегодня забрать и доделать к завтрашнему утру!

— Вы говорили, — игнорируя ее тон, спокойно возразила я, — что забрать его нужно завтра, а на исполнение у меня будет целый день.

Тетушка поджала губы и, окинув меня раздраженным взглядом, воскликнула:

— Подумать только, какая наглость! Как будто я не помню, что говорю! Ты же знаешь, что Элеонора — жена начальника твоего дяди. Крайне уважаемая особа! Сегодня же, милочка, се-год-ня же нужно сходить и забрать у нее платье!

Я бросила взгляд на окно, сумерки за которым заметно сгустились. Каких-нибудь полчаса — и окончательно стемнеет.

— Ну, что ты молчишь?! — уперев руки в пухлые бока, вознегодовала свин… в смысле, тетушка Эльза. — Какая неблагодарная! А я всегда говорила, что ничего путного из тебя не вырастет! Мы с Риусом столько сил потратили на твое воспитание, растили как родную дочь, но разве дурную кровь исправишь? Что мать твоя была дурой распоследней, что отец…

Крепче сжав поднос и с трудом удерживаясь от того, чтобы не запустить его прямо в опекуншу, я не дала ей продолжить.

— Не смейте так говорить о моих родителях, — пристально на нее посмотрела. — Вообще не смейте о них говорить.