Снова шли долгие секунды, постепенно складывающиеся в такую же долгую минуту…
— Полагаю, этот фарс можно заканчивать, — негромко, но отчетливо среди повисшего молчания произнес глава дома Снэшей. — Моя невестка не…
Он не договорил, поскольку внезапно «его невестка» начала стремительно меняться. Перстень на ее руке треснул и осыпался на пол серым пеплом. На впившихся в подлокотники пальцах отрастали черные когти, соломенного оттенка волосы темнели, как и половина лица. Авелла мелко тряслась и издавала невнятные хрипы, в то время как часть ее совершенного тела покрывалась уродливыми темными пятнами. Когда она подняла взгляд и посмотрела перед собой сквозь упавшие на лицо темные пряди, ее глаза заливала чернота.
Последующие события развивались стремительно. Сначала дознаватели надели на кричащую Авеллу железные браслеты и увели ее из зала. Затем проделали то же с одержимыми тьмой советником и мисс Факронт. Стены зала тем временем сотрясались от громких разговоров и жарких споров. Никто не мог понять, как Авелла — супруга феникса — могла быть связана с тьмой и как она столько времени это скрывала.
Гомон вновь прервал император, поведавший присутствующим подлинные события последних дней. Рассказал об открытии Акрая Ганта, научившегося вживлять темную материю в людей и умело это маскировать. У его дочери сдерживающим артефактом являлись очки, у Авеллы, судя по тому, что мы увидели, — перстень.
Затем император затронул тему «Кровавого света», после чего перешел к связи тех событий с нынешними. Он попросил меня подняться к нему и, когда я оказался на балконе, во всех подробностях изложил древнюю легенду. Легенду, которой я сам поделился с ним вчера. О свете и тьме. О ненависти и любви. О том, что настоящие чувства не умирают, а продолжают жить вечно. О том, что всего двое людей могут повлиять на целый мир.
Реакцию отца на тот факт, что его сын — воплощение знаменитого Лосцена, я все-таки увидел. Никогда прежде мне не доводилось видеть несгибаемого лорда Вэйра Снэша таким потрясенным.
Император говорил о многом. О том, что нам всем необходимо меняться и изменять подход к обучению аэллин. О том, что предстоит совершать реформы и постепенно отходить от обучения магии одних лишь только аристократов. О том, что в Артогане теперь есть девушка, которую тоже можно назвать фениксом. Фениксом, буквально восставшим из пепла.
До, он говорил о многом… но в эти мгновения, стоя рядом с Идой, я мог думать лишь о ней. О ее присутствии. И о том, что хочу проводить рядом с ней каждую секунду, наверстывая потерянные столетия…
Позже, когда заседание было окончено и растерянные, озадаченные, взбудораженные члены Совета покидали зал, мы столкнулись с Кайлом.
— Ты сегодня не перестаешь удивлять, — заметил я ему.
— Просто я отлично разбираюсь в женщинах, — расплылся он в самодовольной улыбке. — Правда, мышка?
— Особенно в секретаршах, — поддела его Ида, чем вызвала смешок проходящего мимо Шайна.
Этот долгий день перерос в такой же долгий вечер. Император устроил закрытое празднество, на которое пригласил фениксов из всех домов и первых аристократов империи. Там он повторил речь, которую держал на Совете, и совсем скоро все знали правду о Нориане Снэше и Иниде Трэйндж. О Лосцене Снэше и Аэллине Лейстон.
С такой известностью нам вряд ли придется просто. Но мы справимся. Вместе — отныне и навсегда.
Наш небесный остров плавно плыл над окутанным солнечным светом Дрейдером. Доносившийся с гор ветер был ласковым и свежим, колышущим хрупкие головки ливиан и шуршащим древесными кронами.
Мы с Норианом сидели на простой деревянной скамье и смотрели вперед — на чистое голубое небо, где наравне с нами парили белые птицы. На душе было тихо и спокойно, а сердцу — тепло-тепло. Рядом, прямо в мягкой весенней траве развалился мурчащий Кот, лениво отгоняющий от себя настырных бабочек.
Последние четыре года промелькнули как одно мгновение. Да и что такое четыре года в сравнении с вечностью, которая ожидала нас впереди?
У нас была пышная свадьба для народа и скромная — для самих себя. Кажется, только вчера я надевала подвенечное платье и шла в Храм света — к тому, кто ждал меня у алтаря. Тогда казалось, что я иду сквозь годы разлуки и каждый шаг разрушает последние барьеры, приближая меня к своему настоящему предназначению.
В империи происходили изменения. Мы с Норианом стали первыми, кто отказался от ниллэ. Мне не требовалась девушка, которая забирала бы у меня боль… потому что никакой боли с Норианом я не испытывала. Никогда. И это стало поводом пересмотреть воспитание аэллин. Им начали давать больше свободы, а фениксы перестали руководствоваться только желанием обзавестись наследниками и искали истинных чувств.
Читать дальше