Светлана Нарватова - Дело Чести, или шесть дней из жизни одного принца (СИ)

Ну какая же ты все-таки дура! Это было простительно в четырнадцать лет — влюбиться без памяти в загадочного красавца-принца, от которого было без ума все женское население дворца. Даже то, которое им выставлялось утром из его спальни.

Это было глупо, но, по крайней мере, объяснимо.

Тебя можно было понять в восемнадцать, когда ты увидела черты того Волшебного принца из юности в своем страже. Страже, который был готов отдать жизнь, чтобы стать для тебя Рыцарем твоей мечты.

Конечно, матушка договорилась с ним о другом и по более сходной цене, но это уже мелочи…

Но сейчас! Сейчас, когда у тебя нет никаких иллюзий по поводу сути всех Вегейросов и Аскаилоне вместе взятых, как, объясни мне, КАК ты могла опять повестить на его обаяние?

И тут дверь открылась, и в комнату вошла Недотрога.

Я успел лишь закрыть дневник и положить его на край кровати.

— Ранир, перестань делать вид, что ты впервые видишь эту книжку и понятия не имеешь, как она оказалась на твоей постели, — недовольно проворчала Недотрога, возвращая свое имущество.

— Какую такую книжку?

— Я прекрасно знаю твое не обремененное совестью любопытство, так что кончай отнекиваться. Вот скажи, у своих родных ты бы тоже стал читать личные дневники?

— Нет, конечно. Во-первых, они мне не настолько интересны, — судя по потеплевшему взгляду, комплимент попал в цель. — Во-вторых, мои близкие не ведут дневников в принципе, это у нас семейное. Ну а в-третьих, — продолжил я совсем уж тихо, — от них за такое можно и в дыню получить…

И вжал голову в плечи, поскольку Недотрога замахнулась на меня той самой книжкой. Я мгновенно изобразил из себя немощь болезную в надежде, что милосердие лекаря возьмет в ней верх над гневом оскорбленной девицы.

И не ошибся.

— Ты свинья. — Она обреченно опустила руки.

— Хрю-хрю, — согласился я с ней.

— Но что бы ты там ни вычитал, — а вот и в правду, что я там не вычитал? Вопрос весьма злободневный, — это уже не имеет никакого значения.

— Почему это?

— Потому что я выхожу замуж.

— О, да! Очень взрослый, зрелый поступок — согласиться на предложение почтенного старца Анжи Привлянского…

— Намин Миранир! У вас совесть есть? Ты подслушиваешь мои разговоры, читаешь мой дневник, а теперь еще выясняется, что перехватываешь мою почту!

— Почту, между прочим, перехватил не я. Я просто случайно услышал о содержании письма.

Больше всего в этот момент я боялся, что она поинтересуется, кто же его перехватил. Но она лишь спросила, есть ли разговоры, которые мною не подслушиваются. Я ответил, что не знаю, поскольку их не слышал.

Мы посмеялись: я — очень осторожно, чтобы не разболелись избитые ребра, она — во весь голос.

— Так что ты забыла в браке с этим придурком?

— У него, во всяком случае, в отличие от некоторых, есть хоть какое-то подобие порядочности, — фыркнула она.

— Ну надо же, в результате раскопок в этих руинах обнаружилось целое достоинство. Поверь, порядочность у него сохранилась только потому, что он никогда ею не пользовался, а теперь уже и забыл, как это делается. Я не одобряю твой выбор.

— А что, я должна была ждать, пока предложение сделаешь ты?

— Не так уж долго ждать пришлось бы…

— Чего ждать?

— Предложения.

— Какого?

— Руки.

— Чьей?

— Моей.

— Ну.

— Что «ну»?

— Я жду.

— Чего?

— Предложения.

Ах, предложения?..

— Кэйлине, согласна ли ты выйти за меня замуж и быть со мною в болезни и здравии, богатстве и бедности, горе и радости?

Такой подлости с моей стороны принцесса не ожидала.

— Ранир, тебя сильно ударили по голове, ты не совсем здоров, пей вино и ложись спать, поговорим об этом позже, — как-то смущенно проговорила Недотрога и протянула мне теплое ароматное вино с травами.

Травы, видимо, были успокаивающими.

Потому что практически сразу я окунулся в сон.

Я проснулся от испуганного крика Недороги.

Тревожно вслушиваясь в ночную тишину дома, я не услышал ничего, что хоть отдаленно напоминало бы топот толп, мчащихся на помощь. Да и голоса ее я тоже больше не слышал.

Приснилось.

Хвала Светлым Богам, приснилось…

Я с трудом перевернулся на бок и попытался уснуть.

Бесполезно! Сон смелО, как первый снег осеним ветром, а сердце все сильнее сжималось стальным обручем беспокойства.

Я — идиот! Я знаю. Видимо у нас в Такассии это национальная черта. Но я сполз с кровати, кое-как натянул сапоги и тихонечко, по стеночке, поковылял в сторону покоев Недотроги. По крайней мере, утешал себя я, обратно мне ползти не придется — отнесут на руках. А может и там оставят…