Ксения Бунеева: Пыльными дорогами. Путница (СИ)

- Не тронь меня, - в ответ велела.

И зашагала прочь. Быстро-быстро.

***

Отзвенела осень свою золотую песню и на смену ей явились хмарь и холод, чернота замерзшей от первого морозца грязи на дороге и небо - иней, что будто седина на висках.

Теперь уж люд в меха облачился. Не найдешь девки простоволосой, не увидишь парня в одной только рубахе. Того и гляди снег на землю упадет - перья птахи небесной. То летом она, сердечная, от солнца яркого хоронится. А уж зимой нечего бояться. Светило что ни день так не выходит, а коли и выйдет, так холод его свет придержит, не даст спалить нежные крылья птахи.

А та только и ждет зимы. Встанет с гнезда, встрепенется, взмахнет белыми крыльями и перья ее укроют всю землю, до самой весны, когда солнце прежнюю власть обретает.

Стояла я на мосту, глядела на реку, неспешно устремленную вдаль. На небо хмарное, что в водах ее отражено. Глядела и не было ни в душе, ни в мыслях моих ничего. Будто и не живу вовсе. Только тоска тягучая и долгая. Как та, что ушедшую мучила век напролет.

Заскрипели старые доски от шагов человеческих, а я и не обернулась, чтоб на незваного гостя глянуть. Кто бы ни был - все равно мне.

Ладимиром ведь не станет.

- Всеслав тебя найти велел, Вёльма. Уходим скоро.

- Знаю, - тихо ответила.

Арьяр - голос его из тысячи узнаю - ближе подошел, за спиной остановился.

- Идем, Вёльма, будет на воду смотреть и мерзнуть зазря.

- Минуту еще дай, - попросила я.

- Как скажешь. Рядом подождать позволишь?

Я только кивнула.

Арьяр постоял немного, а после вдруг взял и своей широкой ладонью мою накрыл. Отталкивать не стала.

- Нынче день Несвиры - первый зимний рассвет, - зачем-то сказала я вслух. - Скоро эта река льдом покроется и не видно ее станет глазам людским.

Несвира - Ларьяну жена - покровительницей зимы считалась. Птаха небесная с ее рук кормилась, а как касалась ладонь Несвиры перьев ее, так те белели и после осыпались снегом на землю.

- Что теперь делать станешь, Арьяр? В Подлесье вернешься?

- В Трайту поеду, князю Мстиславу стану служить.

- Разве? - я обернулась на него и ничего более проговорить не сумела.

Глаза Арьяра прежними были и как будто я сто лет на них глядела, и не было ничего. И сама я только-только к Подлесью с мешком походным подошла.

- Решил - не вернусь больше домой, - продолжил он, - ждут меня там да только не вернусь.

- Отчего вдруг? - и ветер слова мои снова унес, договорить не дал.

А Арьяр только улыбнулся.

- Не спрашивай, не то отвечать стану.

Усмехнулась я в ответ и снова к реке отвернулась.

Ладонь его горячая все еще мою накрывает и сжимает крепко. И пусть, и правильно это.

Не уйти выходит от судьбы своей, не убежать и не скрыться, не найти спасения на пыльных дорогах. Хоть в само межмирье иди, а все найдет она тебя - доля твоя.

Глубоко вздохнула я, и дыхание тут же белым паром сделалось. С детства я холод не жаловала да и он меня так же. А впереди зима долгая, холодная. Лесьяр говорил будто после битвы с черным войском ждет нас лютый холод.

- Идем, Вёльма. Ежели на реку эту долго смотреть, так кого угодно тоска возьмет.

Я улыбнулась грустно:

- Будто ты знаешь, откуда тоска моя?

Арьяр промолчал, не ответил.

- Знаешь? - спросила. - Отвечай.

Он кивнул.

- Знаю, лисица, знаю. Винить ни тебя, ни его ни в чем не стану.

Слезы к глазам моими подступили, в горле ком засел.

И кто же ему разболтал? Уж не сам ли Ладимир в письмах? Нет, тот не стал бы. Разве что люд судачит? Да и Арьяр не дурак, догадался небось давно, не обманешь.

Скатилась лодьей слеза по щеке моей и упала в темную воду, а за ней и вторая ушла.

- Не плачь, Вёльма, не плачь, - Арьяр обнял меня за плечи - от ветров холодных укрыл, плащом незримым укутал. - Прости, если дурное сказал.

Еще он что-то говорил, слова какие-то пустые. Да только я не слушала.

Глядела на темные воды и знала, что уносят они не только слезы мои горькие. Вместе с ними уплывала прочь моя молодость. Не вернуться уж ей никогда да и мне прежней не стать.

Сгорела моя любовь горькая. Сгорела и пеплом унеслась в темные воды и сгинула. И не будет второй такой уж никогда. Растворилась в глазах его родных, где колдовской огонь сияет.

И да хранят Ладимира боги на чужой земле, и да будет с ним их благословение. Счастлив пусть будет.

Не быть нам вместе, как водам этим с северным морем не встретиться.

Конец