Татьяна Курило - Страна Свободных Джиннов (СИ)

Хому никто не называл по имени. Только в глубоком детстве. Но это было так давно! Многие вообще считали, что это и есть его настоящее имя. Да и сам он давно уже привык к этому, и когда знакомился с девушками, представлялся:

— Хома.

Некоторые удивлялись, говорили:

— Ах, какое редкое имя!

Другие воспринимали это равнодушно. Хома так Хома! Эка невидаль! И не с такими знакомились!

Хозяйке квартиры он тоже так представился:

— Хома.

— Хома неверующий? — спросила женщина.

— Почему неверующий? — удивился Хома.

— А я о других не слышала. Только о Хоме неверующем, — объяснила женщина.

— Нет, Хоменко я. Просто Хомой все зовут, — объяснил парень.

— А! Понятно! Ну, как? Нравится квартира? — спросила хозяйка.

То, что именовалось квартирой, на самом деле было комнаткой два с половиной метра в длину и немного меньше в ширину. Очевидно, когда-то это просто был шкаф для одежды или, как сейчас модно говорить, гардеробная. Вот для одежды это было бы еще ничего, но жить в этом лифте…

— Думайте, только недолго. Квартира хорошая. На нее клиент сразу найдется. Вход отдельный, кухня своя, санузел, мебель.

Мебель — это старый продавленный диван с неопределенного цвета обивкой и еще более старый комод. Эти предметы, пожалуй, можно было бы назвать антикварными, из уважения к их почтенному возрасту.

— Так что, берете? — спросила хозяйка.

В этот самый момент у нее в кармане халата заиграла музыка.

— Алло! — ответила хозяйка. — Комната? Да, освободилась комната. … Отдельный вход, своя кухня, санузел. … Адрес? — она прикрыла рукой трубку. — Так что, берете? — снова обратилась к Хоме.

Хома утвердительно кивнул.

— Нет, уже занята комната! … Пожалуйста!

— Только у меня правило такое: деньги наперед, за два месяца, — предупредила Хому. — И мне хорошо, и вам лучше! Раз заплатил — и живи себе два месяца! Где вы еще такое жилье за семьдесят пять долларов найдете?

— По телефону мы договаривались за шестьдесят, — вспомнил Хома.

— За шестьдесят? Значит, это случайно вырвалось. Я девчонке, что вчера съехала, сдавала за шестьдесят. Начинающая модель! Она без работы сидела несколько месяцев, вот я и брала с нее шестьдесят. Шестьдесят! — хмыкнула хозяйка. — За шестьдесят и комнату в коммуне трудно найти, а у меня отдельная квартира!

По телефону размеры жилища указывались слегка иные. Может, перегородку поставили, пока Хома ехал в троллейбусе? И комната стала меньше.

— Ну, так что? — ждала денег хозяйка. — А район какой! Шесть остановок на троллейбусе — и уже в центре.

Шесть не шесть, а восемь остановок действительно надо было проехать на автобусе, чтобы добраться до центра. По масштабам крупного города это совсем ничего. А потом еще девять кварталов пешком по прямой и два квартала направо, чтобы попасть в магазин бытовой техники, в котором Хома работал охранником. Работа не пыльная: стой себе у входа с кобурой на поясе и тупо смотри на входящих и выходящих посетителей. Конечно, в дипломе экономического университета у Хомы значилась совсем другая специальность. Только устроиться с дипломом на работу было гораздо сложнее, чем в этот самый вуз поступить. Выпущенные пачками специалисты оседали на рынках, лотках, в магазинах и других торговых точках. Страна развивала внутренний рынок, ей требовались работники. Хоме еще повезло: он нашел себе место охранника. Думать не надо, считать не надо. Портупею надел — и стой. «Как надену портупею — все тупею и тупею!»

Квартиру Хома сначала снимал в центре, но вовремя понял, что так ему долго придется донашивать гардеробчик со студенческих времен и питаться в дешевых столовках, которых, кстати, в городе становилось все меньше и меньше. А еще у Хомы были проблемы с женским полом. Долго еще ни с одной девушкой не встречался. Куда повести, что-то подарить — на это едва хватало денег после расчета за дорогую квартиру в лучшем районе города. Он и снимал-то хорошую квартиру, чтобы не стыдно было к себе девушку пригласить. В последнее время он встречался с одной девушкой почти полгода. Ничего так девушка, благополучной наружности. Но вдруг она другого себе нашла. Нашла так нашла. Ушла бы себе молча, он бы и слова ей не сказал: насильно мил не будешь. Но она такое сказала! Хома теперь не мог ее слова выбросить из головы. И девушку, следовательно, тоже не мог забыть.