Клаудия Грэй - Вечная ночь

— Она никуда не пойдет! — Кейт шагнула вперед и встала, подбоченившись, между нами. Один палец она положила на рукоятку торчавшего из-за пояса ножа. — С вашим враньем этой девочке покончено.

Собственно, я бы сказала, что и с вами покончено. Точка.

— У тебя есть десять секунд, — прорычал папа.

— Десять секунд до чего? До того, как вы ворветесь внутрь, чтобы разделаться с нами? — Кейт развела руки жестом, охватившим сразу всю комнату, включая выцветшие очертания креста на стене. — В доме Божьем вы слабеете и знаете это так же хорошо, как и я. Так что вперед. Врывайтесь. Облегчите нам задачу.

Стоявшие вокруг меня члены Черного Креста были вооружены, все до единого. Эдуардо взвешивал на руке огромный нож, Дана держала топор так, словно умела с ним обращаться, и даже у маленького мистера Ватанабэ был в руках осиновый кол. Как могут люди, только что казавшиеся мне такими дружелюбными, с такой готовностью стремиться убить тех, кого я люблю? В дверях, за спиной родителей, я видела профиль Балтазара. Он смирился с тем, что я его отвергла, стал моим другом и теперь рискует жизнью, чтобы защитить меня. Он заслуживает лучшей доли. И Лукас тоже. Все это так очевидно мне, но непонятно всем остальным.

— Мы не собираемся входить. — Папа улыбнулся странной кривой усмешкой — сломанный нос немного изменил его лицо. — Это вам придется выйти.

— Осторожно! — Лукас положил ладонь мне на руку, но обращался он точно не ко мне.

Что он такое увидел?

Внезапно Балтазар вскинул на плечо арбалет, двигаясь очень быстро, но тем не менее дав маме время щелкнуть серебряной зажигалкой рядом со стрелой. И тут же горящая стрела просвистела через всю комнату, мерцая огнем и жаром, и ударилась в стену, запылавшую мгновенно.

Огонь. То единственное, что может нас убить, одна из тех вещей, которых боимся мы все.

Балтазар продолжал стрелять, выпуская внутрь церкви стрелу за стрелой, вовсе не целясь в членов Черного Креста — те уклонялись и отшатывались, — не целясь вообще никуда, просто поджигая все вокруг. Мама стояла рядом с ним, щелкая зажигалкой и даже не морщась. Одна стрела попала в светильник у нас над головой, острые осколки стекла полетели в разные стороны, а пылающий наконечник вонзился в потолок. Старая прогнившая древесина молитвенного дома мгновенно занялась огнем. Темный дым уже заволакивал помещение.

— Бегите! — закричала Кейт, повернувшись к широкой парадной двери, которую уже открывал мистер Ватанабэ.

Но когда дверь распахнулась, мы увидели, что там поджидали остальные: миссис Бетани, профессор Айвербон, мистер Йи и еще несколько преподавателей стояли темным, грозным полукругом. Никто из них не размахивал оружием: оно им не требовалось, угроза была достаточно ясной и без него.

— Держитесь! — Дана отшвырнула свой топор и схватила что-то похожее на водяной пистолет. — Сейчас мы устроим этим ублюдкам душ!

— Святая вода? — послышался голос миссис Бетани, перекрывший треск огня. Я видела ее не очень хорошо, потому что глаза слезились от едкого дыма, но отлично представляла себе язвительную усмешку на ее лице. — Бесполезно. Можете искупать нас в каждой чаше каждой церкви христианского мира — толку не будет.

— Большинство священников не умеют освящать воду, — согласился Эдуардо. Меня смущало то, что он как будто наслаждался всем происходящим. — Большинство проповедников любой веры перестали быть истинными слугами Господними. Но такие еще существуют, и вы сейчас это узнаете.

Дана нажала на спусковой крючок, и в сторону преподавателей брызнула вода. Мистер Йи и профессор Айвербон громко вскрикнули и упали, словно в них плеснули кислотой.

— Вот так! — выкрикнула Кейт.

Но сколько Дана ни стреляла снова, она ни в кого не попала. Воздух так нагрелся, что вода просто испарялась на лету.

Балки над головой зловеще затрещали. Я слышала, как кричит от боли профессор Айвербон, как сильно кашляет мистер Ватанабэ, наглотавшийся дыма. Половицы у меня под ногами накалились. Я уже не думала, какая сторона погибнет; скорее всего, погибнут обе.

— Я иду! — закричала я. — Я выхожу!

— Бьянка, нет! — Огонь расцветил лицо Лукаса красным и золотым. — Ты не можешь!

— Если я не выйду, вы погибнете. Все до одного. Я этого не допущу!

Наши взгляды встретились. Прежде я и представить не могла, что мне придется сказать Лукасу «прощай»; мне казалось, что для нас с ним никакого «прощай» не существует, его просто не может быть. Он был не просто частью моей жизни — он был частью меня. Оставить его — все равно что отсечь собственную руку, распилить сухожилия и кость; кроваво, ужасно и невыносимо.