Кассандра Клэр - Трилогия о Драко - Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Жилка под его пальцами забилась сильнее, и, подняв взгляд, Гарри увидел, как скулы Драко порозовели, покрывшись неровным румянцем.

— Прими её, Драко. Ибо я не оставлю тебя здесь.

— Гарри… — неверным голосом начал Малфой, но умолк и через миг снова заговорил, в этот раз уже больше походя интонацией на себя самого, прежнего. — Эй, Гарри, ты меня кости сломаешь.

Отчаяние ударом кинжала пронзило Гарри, он отшатнулся, отпустив Драко, и резко отвернулся, уставился в реку, сам не понимая, чего ему так отчаянно хочется: плакать, кричать или же как следует вмазать кулаком по камням.

— Какой же я дурак… — прошептал он. — О чём я только думаю… Я же не могу передать тебе свою силу… её же так не передашь…

Позади хрустнула галька. Драко подошёл, встал за плечом, и они молча воззрились на ущелье и на яростную реку, прогрызшую себе путь сквозь камни, на тернии, заполонившие берега, на петляющую сквозь них тропу, на отвесный утёс.

Лёгкая рука легла Гарри на плечо.

— Передашь, — возразил Драко. — И ты передал.

Развернувшись, Гарри встретился с его решительным взглядом, и сердце кувыркнулось в глотке.

— Ты хочешь сказать…

— Надо идти, — коротко ответил Драко. — До сумерек переправиться через реку будет проще.

Он распрямился, двигаясь со стариковской осторожностью и неторопливостью. И всё же пошёл вперёд. Гарри, чуть помедлив, заспешил следом.

Это было уже третье её столь странное пробуждение. На этот раз, очнувшись, Джинни увидела над собой синий бархатный балдахин, поддерживаемый четырьмя колоннами красного дерева. Сама она лежала на кровати под ним.

Джинни снова смежила веки.

Замечательно. Брюки, полные огня, вновь приветствуют меня. Как знать, может, на этот раз я действительно умерла.

Она подняла руки, закрыв лицо, и ощутила шершавость наложенных повязок.

Глаза снова распахнулись, она села и огляделась, обнаружив себя в крохотной комнатушке, вырезанной прямо в скале, судя по каменным стенам. Кто-то уложил её на льняные простыни и прикрыл тяжёлым бархатным покрывалом с узором из чёрных шипов.

В медной курительнице рядом с постелью дымился ладан, с противоположной стены смотрело обрамлённое золотом зеркало, в котором она увидела себя — фигурку с рыжими волосами, почти полностью замотанную в бинты — повязки были не только на руках и, как она выяснила, откинув покрывало, ногах, но даже на голове. Кроме того, кто-то переодел её в простую льняную сорочку.

Она прикинула, кто бы это мог быть, потом осторожно подвигала руками-ногами, ожидая укусов боли, однако та не пришла. Тогда Джинни поднялась и принялась изучать себя в зеркале.

Бледная. Зато целая. На лице ни ссадинки, только желтоватый, как старый пергамент, след от сходящего синяка. На шее что-то серебристо блеснуло, Джинни нашарила тонкую цепочку, потянув за которую она увидела круглую серебряную же подвеску. Она остолбенела.

J’aime et j’espere.

Мысли спутались, перед глазами снова мелькнул сад её грёз, потом полное муки пробуждение в склепе рядом с Томом, его руки, вцепившиеся в неё, когда их закружило и понесло…

Она ахнула и выронила кулон.

Рон.

Она повернулась, ожидая увидеть его, — может, даже прямо за спиной — однако комната была совершенно пустой. Но она же видела, его, верно? Или это просто очередная галлюцинация? Кажется… там ещё мелькнул Люциус Малфой и какой-то кошмарно выглядящий смертельно-бледный человек с красными кошачьими глазами…

Замок щёлкнул, выдернув её из размышлений. Развернувшись, она обнаружила Тома, и рука сама собой взлетела ко рту.

Откуда он взялся? Ведь в комнате не было ни окон, ни дверей! А он… Он стал другим и, осознав это при его приближении, Джинни шарахнулась прочь.

Если в нём и оставалось нечто от Симуса, то теперь оно исчезло окончательно, превратив Тома в того, кем он был раньше, — кем он был, шагнув к ней из дневника; он пришёл таким, каким Джинни запомнила его, каким он маячил в смутных видениях и грёзах.

Чернильно-чёрные волосы, белое, как бумага, лицо. Полные нездорового огня синие глаза, сияющие из-под чёлки, двумя газовыми горелками. Даже одежда снова была старомодной: сюртук, белая рубашка и небрежно наброшенная тёмная мантия.

Том ухмылялся.

— Вирджиния… Ты скучала по мне?

— Том, — прошептала она. — Что ты с собой сделал… Что сделали с тобой?

— Гламур… — он протянул руки, искоса окинув её недобрым взглядом. — Мне помог мой старший я. Нравится?